— А что делать завтра?
— Будет день, будет и пища, — махнул рукой Ключников. — Вот птички божие не пашут, не жнут, а всегда бывают сытые.
— Птички, — тихо засмеялась Камилла. — Я бы хотела стать птицей.
— Чтобы улететь отсюда к чертовой матери, — добавил Данила.
Он допил воду в бутылке и прилег. Вновь его рука скользнула по женскому бедру.
— Не надо, — но на этот раз Камилла уже не стала его останавливать, лишь говорила. — Мы же с тобой грязные, потные. Это ужас какой-то. Видела б меня сейчас моя мама.
Однако вскоре уже сама стала отвечать на ласки. Все происходило как бы само по себе. Вроде бы по-другому было и невозможно…
Уставшие, разомлевшие от секса беглецы лежали рядом, ночной ветер охлаждал разгоряченные тела.
— Знаешь? — Камилла повернулась на бок. — В тюрьме я бы не могла заняться с тобой сексом.
— Значит, теперь ты поверила в то, что мы на воле?
— До воли нам еще очень далеко, — грустно и нежно произнесла Бартеньева.
— Я люблю смотреть на тебя, когда ты такая.
— Какая? — кокетливо проговорила журналистка.
— Голая и совсем не стыдишься этого. А еще ночью у тебя глаза блестят, как у кошки.
— Мне хорошо с тобой. Даже в аду. Все, давай спать.
Камилла закрыла ладонью глаза мужчине. Тот прошептал:
— Спокойной ночи. Я люблю тебя.
— Ночь-то у нас как раз выдалась неспокойной. Скоро утро. Спи.
Усталость навалилась на Ключникова, он мгновенно провалился в сон. Бартеньева смотрела на него с умилением.
Глава 10
Организм всегда возьмет свое. Беглецы проснулись далеко за полдень. Первой проснулась Камилла. Ветер по-прежнему гулял в спальне, раскачивая занавески и балдахин над огромной кроватью. Правда, в лучах солнца спальня уже не выглядела таинственной и романтической. На полу валялись осколки выбитого стекла. Потолок был прошит автоматной очередью. Люстру кто-то украл, от нее оставались лишь обрывок провода с изолентой да большая лепная позолоченная розетка.
Бартеньева соскользнула с кровати, подошла к уцелевшей створке зеркального шкафа, всмотрелась в свое отражение. Никогда прежде она не выглядела так ужасно. Запавшие глаза, окаймленные темными кругами. По всему телу синяки и ссадины. Взлохмаченные сальные волосы.
— В гроб краше кладут, — проворчала она, поворачиваясь, чтобы увидеть свою спину. — Уж лучше одеться, а то увидит меня такую…
Но одеться Камилла не успела. Проснулся Данила, он сел, уставился на нее.
— Не смотри на меня так, — попросила женщина. — Я не люблю, когда ты меня рассматриваешь при свете. Я комплексую.
— Ты красивая. Самая красивая женщина в этом городе.
— Конечно, ты прав, если учесть, что несчастный Абу-эд-Духур — мертвый город.
— Не совсем мертвый. Жизнь тут местами еще теплится.
— Да-да, в бывшем полицейском управлении, к примеру.
Беглецы оделись.
— Постирать бы наши шмотки, — мечтательно произнесла Камилла. — Ненавижу надевать грязную одежду.
— Когда-нибудь и постираем, — пообещал Ключников. — А теперь неплохо бы осмотреться. Может, хозяева оставили нам еще что-нибудь, кроме отличного сексодрома?
— Никогда бы не подумала, что буду заниматься сексом в таких антисанитарных условиях. Это все от стресса. Теперь и вспоминать стыдно.
— По-моему, все было великолепно.
Вскоре Камилла уже орудовала на кухне. Тут отыскались несколько кастрюлек, начатая банка с кофе, крупы, жестянка печенья и пара банок с конфитюром, а также окаменевшие восточные сладости типа рахат-лукума. Электрическая плита, естественно, не работала, как и холодильник.
— Зря мы вчера всю воду выпили, — посетовала Бартеньева. — Без воды даже кофе не сваришь.
— Все равно той воды нам не хватило бы. Будем искать.
— Только не предлагай мне воду, которая еще стоит в унитазе, — поспешила предупредить Камилла.
— А я только собрался туда заглянуть. Кстати, туалетом лучше пользоваться в другой квартире. Иначе мы тут с тобой скоро сдохнем.
— Я так и сделаю, — журналистка поджала губы. — Ты собрался тут застрять надолго?
— Пересидеть надо несколько дней. Когда они уже отчаются нас найти, вот тогда и выберемся из города. Деньги у нас есть, а они чудеса творят.
Данила отправился на поиски воды, но ее легче бы было отыскать в пустыне, там хоть оазисы изредка попадаются. Камилла уже устала ждать, когда Ключников наконец вернулся. Выражение его лица было таким, словно он собрался сделать ей удивительно непристойное предложение.
— Не думаю что это то о чем ты мечтаешь… — начал он. — Но это тем не менее вода, если судить по химической формуле.
— Где ты ее нашел?
— В квартире напротив.
— В чем?
— Сама посмотри.
Камилла проследовала за Данилой в соседнюю квартиру. Там в разграбленной гостиной уцелел большой аквариум. Он горделиво возвышался на никелированной подставке. Когда-то аквариум наверняка являл собой величественное зрелище, был гордостью хозяев. Подсветка, компрессор, система циркуляции и очистки воды. Но электричества в Абу-эд-Духуре не было уже давно. Вода в аквариуме успела приобрести темно-зеленый цвет, густо заросла тиной и плохо пахла.
— Я ничего в нем не вижу, — пожаловалась женщина. — А запашок как у нестираных мужских носков.
Данила запустил руку внутрь и протер в заросшем тиной стекле окошко.
— Я эту дрянь пить не стану, — заявила журналистка. — Уж лучше от жажды загнуться.
— Можно прокипятить, — неуверенно предложил Ключников.
— Это получится суп-пюре из тины. Кто знает, какая зараза там сейчас развелась? В этой воде уже с полгода дохлые рыбы плавают, и это при здешней жаре.
— Рыб не видно, — философски заметил Ключников, помешивая воду в аквариуме маленьким сачком.
Он залез поглубже и неожиданно для себя выловил живого рака. Тот копошился, двигал усами и выглядел вполне сносно.
— Повсюду жизнь, — покачал головой Данила. — Рак-падальщик, он и сожрал дохлых рыбок. Да он тут не один! — У стекла в аквариуме скреб лапками еще один довольно крупный экземпляр. — Если не сдохли они, то не сдохнем и мы, — предположил оператор.
— Ты так думаешь? Раки все же членистоногие, они ближе к паукам, чем к людям. Что для русского хорошо, то немцу смерть.
— Стоит попробовать. Не ошибается тот, кто ничего не делает.
Оператор отыскал полотенца, Камилла черпала воду из аквариума, лила ее, профильтрованная влага наполняла тазик. Вода стала прозрачной, но не утратила своего абсолютно несъедобного зеленого цвета.
