— Попробуйте представить персонажа, который так остро реагирует на отказ дочери. Кого вы видите?
— Я вижу ребенка. Девочку. Она похожа на меня в детстве. Ей очень хочется сказать: «Нет, я не хочу», но нельзя спорить с мамой.
* * *
— Он делает ошибку. Выполняет домашнюю работу и делает ошибку. Меня всю трясет в этот момент, а ему хоть бы что. Он небрежно исправляет ошибку. При этом, исправляя одно, может допустить ошибку в другом. Зачеркнул и еще зачеркнул. И спокоен. А у меня прямо паника какая-то начинается.
— Попробуйте представить персонажа, который так остро реагирует на ошибки. Кого вы видите?
— Это девочка в школьной форме. Она отличница. Это я в детстве. Я панически боялась ошибок. Я рыдала над каждым исправлением. У меня был страх, что меня назовут плохой.
Если ребенок вызывает у мамы негативные чувства, это значит, он не хочет играть в маминого внутреннего ребенка. Внутренний ребенок в этот момент возмущен: «Как же так? Почему ему можно, а мне нельзя?»
Когда мой сын агрессивно протестовал против чего-либо («Я не надену эти перчатки, они колючие!»), мне было очень трудно это выдерживать. Потому что мой внутренний ребенок — это послушная девочка. Мои ожидания, что все дети должны вести себя так же, разбиваются о реальность. Когда я убираю эти ожидания, я признаю, что мой ребенок не обязан играть в моего внутреннего ребенка, и появляется новое понятие нормы. Это нормально, когда ребенок протестует. У него может быть свое мнение. А если я начинаю считать такое поведение нормальным, я легко его выдерживаю.
Если свое собственное поведение вызывает у мамы негативные чувства, то чаще всего через этот вопрос — «Попробуйте представить персонажа, который так остро реагирует на этот поступок» — мы выходим на родительскую фигуру. Критикующую, обесценивающую, сомневающуюся.
— Это какой-то постоянный самосаботаж. Я придумываю проекты, а реализовать их не могу. Я составляю себе план на день, на неделю. Пока пишу планы, чувствую подъем. А потом сдуваюсь. К концу дня, когда понимаю, что ни один пункт из плана не выполнен, чувствую досаду, гнев на себя.
— От имени какого персонажа вы пишете планы? Попробуйте представить.
— Это такая девочка с горящими глазами. Юная девушка. Знаете, такая, как в кино: активистка, спортсменка, комсомолка и просто красавица.
— А какой персонаж заставляет «сдуваться»?
— Это такая усталая женщина. Она говорит: «Не сейчас, не время, не всем дано, ты не справишься, у тебя не получится». Она похожа… на мою маму.
Когда мы выявляем внутреннего персонажа, у нас появляется возможность отстраниться от него и наблюдать со стороны. Когда что-то становится видимым — оно перестает нами управлять. Внутренний персонаж — это не я. Это лишь часть меня. Я значительно больше. У меня таких персонажей — толпа. И я могу выбрать кого-нибудь более здоровенького.
В момент сильных эмоций я могу сказать себе: «Стоп! Что за персонаж сейчас активизировался? Как он выглядит? Чего боится? Чего хочет?» Удивительно, но эмоции после такого внутреннего диалога становятся значительно слабее. Как будто, представив персонаж, я возвращаю ему его эмоции: «Это твое. Возьми. Мне не надо».
Каждый раз, когда ко мне на консультацию приходит мама по поводу ребенка, мы делаем вывод, что работать нужно все-таки с мамой. (Если бы приходили папы, мы бы и с папами работали, но пап почти не видно.)
Запрос по поводу плохой адаптации к садику. Из разговора выясняется, что адаптация не такая уж и плохая. И что разлука более травматична для мамы, чем для ребенка. Ребенок со слезами заходит в группу, но потом быстро успокаивается, ест, спит, играет. А мама все это время места себе не находит, плачет и ищет аргументы для папы, почему стоит забрать сына из детского сада.
— Когда за ребенком закрывается дверь садика, я чувствую такую сильную тревогу, прямо ужас.
— Попробуйте представить, что это не ваши эмоции, а какого-то персонажа. Вы смотрите на него со стороны. Как он выглядит?
— Это девочка. Совсем маленькая девочка. Это я. Я очень боялась садик. Меня там обижали. А я боялась сказать маме, что меня обижают другие ребята. Зачем-то вместо этого врала маме, что я дружу с ними. Как будто мама все равно не сможет меня защитить, а только расстроится. Так было, воспитатель отругала маму, что поздно пришли в садик, опоздали к завтраку. Она, наверное, просто строго сказала, а мне показалось, что прямо отругала…
Так женщина, обратившаяся за консультацией, приходит к выводу, что беспокоящая ее сильная тревога — не про реальный садик, куда ходит сын. Это ее личный страх, который остался с детства.
* * *
Запрос по поводу застенчивости ребенка. А ребенку всего-то два года. Рановато еще говорить о застенчивости. Нормально в его возрасте от чужих людей за маму прятаться. Почему же маму это так рано и так сильно беспокоит, что она даже к психологу пришла? Сама была застенчивой. Это очень сильно мешало и в школе, и в вузе. Каждый раз, когда ребенок демонстрирует нежелание контакта с другими людьми, мама проваливается в своего внутреннего ребенка, который краснеет у доски, предпочитая получить двойку за прекрасно выученный урок, но только бы не говорить перед всем классом.
* * *
Запрос по поводу коррекции роста у девочки-подростка. Да-да, я тоже поначалу удивилась, при чем тут психология. Но мама решила, что это может быть психосоматика, подсознательное желание оставаться маленькой, инфантильной. Рост, кстати, у девочки был нормальный, средний. Но маме казалось, что дочка ниже всех в классе. Она даже специально приходила на физкультуру, когда класс на улице занимался. Посмотрела на построении, что дочка третья с конца по росту, и решила, что пора к психологу.
Думаю, читатели уже догадались, что это не про девочку. Это тоже про маму. Про мамин комплекс невысокого роста. Это она в классе самая маленькая была. Специально мужа высокого искала, чтобы дети высокие были и «не страдали, как я». Надо ли объяснять, почему я ни разу с девочкой не увиделась? Верно, с мамой работали, комплекс роста убирали. Дочку рост вполне устраивал, а вот внутренний ребенок мамы комплексовал.
Когда в следующий раз очень сильно захочется что-то поменять в ребенке, спросите себя: «А что в этом про меня? Какой мой персонаж так остро реагирует?»
* * *
Кстати, во время детских ссор, бывает, мамы теряют нейтральность, чаще принимая сторону одного ребенка. Это тоже происходит потому, что активизируются разные персонажи. Я у разных мам спрашивала, в чем они видят причину.
Первая мама сказала:
— Мне кажется, что младшего я люблю сильнее. Поэтому испытываю большое чувство вины по отношению к старшему. Когда они ссорятся, первая реакция — защитить младшего, даже если он не прав. И честно говоря, я так и делаю. Но потом включается чувство вины. Я сама себя начинаю поедать: «Что ты за мать такая?!» От этого большое напряжение, я срываюсь и кричу на обоих.
