Следующее из сохранившихся королевских писем датировано 3 января 1549 года (1548 год по старому стилю)
[167] и вновь адресовано Большому совету:
Филипп Кавелье и Перетта, его жена, заключенные в Консьержери Руана, представили нам заявление с многочисленными обвинениями против мэтра Жана Кеснеля, советника… Робера Бюлта, называющего себя нашим прокурором по фальшивой монете, и сьёра де Сент-Эньяна. Указанный Кавелье и его жена были обвинены в фальшивой монете указанным Кеснелем, Бюлтом и де Сент-Эньяном и их пособниками с допущением многих нарушений, клеветы и ложных обвинений… Поэтому мы… отправляем вам документы, касающиеся этого дела, собранные по поручению нашего Частного совета, согласно прошению указанного Кавелье и его жены.
На ознакомление с документами Большому совету давалась неделя, а затем надо было доложить королю о принятом решении, то есть о том, забирать это дело из парламента Руана или нет. В предпоследний день января с письмом были ознакомлены и Робер Бюлт, и Филипп Кавелье, узник Консьержери, а также его жена, заключенная в тюрьме старого Дома города Руана.
Таким образом, в дело вновь включился Частный совет, и вновь процесс отзывается в Большой совет. Какие же, собственно, обвинения, выдвинутые Кавелье, возымели действие?
Ответ на этот вопрос мы находим в упомянутой в регистрах (протоколах заседаний) Большого совета копии письма, поступившего в Руан ровно через год, 20 января 1550 года (1549 год по старому стилю), о деле «между мэтром Робером Бюлтом, прокурором короля в реформировании фальшивой монеты герцогства Нормандии, отведенного решением о судебной ошибке (default)
[168], с одной стороны, и мэтром Франсуа Флатоном, прокурором Филиппо Кавелье и его жены, потерпевших от судебной ошибки, с другой стороны…». «Генеральный прокурор установил, что действия суда были вполне законны, и в результате дело отправлено в парламентскую курию Руана, чтобы вестись там», на что отводилось две недели. Супруги приговаривались к возмещению судебных издержек, а их прокурор Флатон — к штрафу в сто су в пользу короля.
Второй раз события разворачиваются по одному и тому же сценарию — Частный совет изымает дело из Руана и передает в Большой совет, Большой совет возвращает его в парламент Руана. Вновь Филипп и Перетта Кавелье попадают в руки своих врагов, жаждущих положить конец их жалобам.
Но и на сей раз маятник королевского правосудия качнулся в другую сторону. 26 июня 1550 года Большой королевский совет представляет на имя короля заключение на прошение, в очередной раз поданное Филиппом Кавелье и Переттой на имя короля, «о том, чтобы угодно было указанному сеньору забрать их процесс, о котором говорится в прошении»
[169]. Курия Большого совета «придерживается мнения, что королю следует соизволить призвать на указанный совет сеньора де Сент-Эньяна, мэтра Робера Бюлта, прокурора реформации фальшивомонетчиков в Нормандии, и иных, если надо будет их заслушать по этому прошению. Указанным советом было высказано мнение, что комиссарам указанной фальшивой монеты должно быть запрещено брать на себя судебные решения по данному вопросу».
Возможно, позиции друзей руанских магистратов в Большом совете были уже ослаблены или же совет был обеспокоен излишней активностью следственной комиссии, старавшейся взять на себя судейские функции и окончательно решить проблему.
Неизвестно, сколько еще раз бумаги злосчастных супругов передавались бы из Парижа в Руан и обратно, но вскоре ситуация претерпела качественное изменение. В начале 1552 года Монетная курия получает новые полномочия. Этот институт существовал еще с XIV века. В XVI веке в состав курии входили десять «генералов» (правильнее — генеральных мэтров монет), президент, королевский прокурор и королевский адвокат, но курия являлась всего лишь следственной комиссией, не имевшей права выносить судебные постановления (сентенции). Монетная курия передавала материалы следствия в Парламент, а в случае уголовных преступлений — в Шатле. Но в 1552 году Генрих II возвел это учреждение в ранг суверенной курии, формально поставив ее в один ряд с парламентами, Счетной палатой, Налоговой курией. Теперь это был суверенный кассационный суд, имевший функцию контролировать и судить чиновников монетных дворов и ювелиров, измерять монетную пробу, а также вести дела о фальшивой монете. Парламент выступил с протестами, но в конце концов король настоял на своем, и курия приступила к работе.
Дальнейшая судьба дела Кавелье прослеживается по регистру уголовных дел Монетной курии
[170].
Во исполнение королевского письма от 26 июня 1551 года процесс… отзывается в курию генеральства монет в Париже в двухнедельный срок, чтобы вестись там и перевести туда заключенных. Дано в Компьене 18 августа 1552, подписано: Дотон.
Но соответствующая запись появилась в регистрах Монетной курии лишь 18 декабря 1552 года.
Судьба дела Кавелье в 1551 году не совсем ясна, но вполне возможно, что уже в этом году оно было выделено в особое производство, дожидаясь того времени, когда завершится подготовка к началу работы курии.
Итак, решение об отзыве дела из Руана принято 26 июня то ли 1550, то ли 1551 года; в августе 1552 года приняли решение о переносе его в Монетную курию. И только в декабре 1552 года это решение было принято к исполнению. По-видимому, такая задержка была вызвана неизбежной волокитой и неразберихой, сопровождавшей создание нового судебного учреждения. Этим можно объяснить столь длительный срок, затраченный на движение бумаг от Компьена до Руана и Парижа.
Уже 20 декабря на основании прошения, поданного в Монетную курию четой Кавелье, было решено, «согласно постановлению Большого совета об отзыве дела от 18 августа сего года, перевести их в тюрьму Консьержери в Париже». Перевод заключенных был делом достаточно дорогостоящим, и в данном случае расходы на транспортировку возложили на Жана Кеснеля и Роберта Бюлта. Монетной курии было поручено также произвести расследование и разобраться
по поводу угроз, фактов оскорблений и насильственных действий, произведенных в отношении Мартена Гонда, кузена, родственника и ходатая за подследственных, и поставить его под защиту и охрану короля и указанной курии, и да будет запрещено кому бы то ни было вредить указанному Гонду, и оскорблять его жену и семью.
Нетрудно догадаться, что такой поворот дел ничего хорошего не предвещал для Кеснеля и его людей. Не без основания они видели корень зла в Мартене Гонде, без чьей помощи сопротивление заключенных было бы давно сломлено. Роковым обстоятельством для Кеснеля и Бюлта оказалось то, что Гонд нашел выход на Частный королевский совет. К тому же так некстати для них подоспело создание новой курии. Пока дело направлялось в Большой совет, оно каждый раз спускалось на тормозах и возвращалось в Руан, а дома, как известно, и стены помогают. Но теперь, несмотря на все протесты, Монетная курия все-таки была создана и, заполучив дело Кавелье, уже не собиралась выпускать его из своих рук. К тому же и подследственных переводили из Руана в Париж. Единственным выходом было надавить на Мартена Гонда, без него Кавелье оказался бы бессилен.
