Личная эволюция и семейная коллизия совпадали с социальным конфликтом, известным по классическим работам об эпохе Религиозных войн. Традиционные городские элиты распадались: одна часть идентифицировала себя с дворянами и королевскими чиновниками в ущерб былым связям городской солидарности, другая болезненно на это реагировала и искала компенсацию в религиозном рвении, стремясь восстановить утраченное социальное равновесие в городе. В Бретани подобные процессы породили движение Католической лиги. Таким образом, история Бекдельевра была бы востребована в русле классической социальной истории.
Новая социальная история внимательнее относится к внутреннему миру и индивидуальному выбору акторов, к их прагматическим целям и риторическим стратегиям. Это не перечеркивает прежнюю картину, но несколько корректирует ее. Так, нам становится более понятным влияние Жанны Ботерель на религиозный выбор мужа. Дворянская спесь, возможно, была не чужда Жилю Бекдельевру, но не только это чувство побудило его вставить в свое завещание фразу о недостойном выборе старшей дочерью простолюдина. Риторика служит прагматической цели — обосновать отказ от «дворянского раздела», чтобы в итоге большую часть земли передать дочери от второго брака. Если противники Жиля — де Кaйдёк и д’Аржантре — охотно использовали мотив «служения общему благу» (первый ради правосудия разоблачал махинации Бекдельевра, второй отстаивал интересы всей Бретани), то сам Бекдельевр никогда не прибегал к этому приему. Он апеллировал к своим нарушенным правам, к принципам субординации, к ценностям социальной иерархии (показания свидетелей «низкого звания» по определению не заслуживали доверия). В целом его риторика в какой-то степени отражала личностные черты, обусловившие его выбор, — явное стремление быстро интегрироваться в более высокую социальную группу. При этом он проявлял достаточную гибкость, выбирая нужную роль в зависимости от ситуации: гугенота, урожденного бретонца, католика (или, во всяком случае, человека, способного подтвердить верность католическому исповеданию веры), он мог настаивать на дворянском разделе наследства, а мог — на ротюрном. Жиль Бекдельевр вел борьбу не на жизнь, а на смерть со своими противниками — сенешалем и его «партикулярным» лейтенантом, но не воспользовался возможностью обвинить их в нарушениях и злоупотреблениях по другим делам. В первую очередь он отстаивал свои права, а не общие интересы правосудия.
Был ли Жиль Бекдельевр настолько алчным, как его описывали обвинители? Он был практичным человеком, не упускавшим выгоду и стремившимся скрупулезно подсчитывать доходы и расходы (вспомним «палочки трудодней», которые он отмечал в бытность свою адвокатом сенешальства). При этом в молодые годы он был впечатлительным, насколько можно судить по попыткам вести настоящий дневник, но и в старости, судя по всему, он искренне стремился помочь своей сестре Розе, монахине из Динана. Можно усмотреть и возрастные черты: в молодости он не только был склонен к экзальтации, но и любил к месту и не к месту щеголять латынью; со временем латынь уходит даже из его судебных текстов.
Но для современников Бекдельевра его судьба вряд ли показалась бы чем-то исключительным. Автор богатейших по сохранившимся в них сведениям об эпохе «Мемуаров» Клод Атон, священник из города Провена, расположенного на границе между провинциями Шампань и Бри, наверняка с легкостью вписал бы Бекдельевра в свое повествование. Он видел корень бедствий, обрушившихся на Францию, в детях купцов и ростовщиков, которые становились адвокатами и скупали судейские должности, чтобы грабить народ. Эти люди были готовы покрывать воров и «еретиков», если это сулило им выгоду. Более того, они и сами становились еретиками, объединяясь с сельскими дворянами, которые превратили свои замки в разбойничьи гнезда и под видом новой религии грабили церкви и честных католиков. Поскольку их покрывали приятели, засевшие в судах, то надежды искоренить зло просто не было… Но и вполне конкретные факты биографии судьи из бретонского Ренна показались бы Клоду Атону известными.
Он сообщает, что
король в каждом бальяже, где уже был создан президиальный суд, велел учредить должность лейтенанта по уголовным делам, каковому лейтенанту было положено жалованье в 200 ливров, взимаемое с бедного люда. Для того чтобы купить эту должность, надо было заплатить королю сумму в 2500 ливров единовременно.
Это и стало причиной, «превратившей судей в воров, заставляющих именовать себя „господами“, но занимающихся выгодной розничной торговлей тем, что купили оптом». В Провене новую должность купил адвокат Этьен Бурдье.
Он карал воров, действующих тайно, но сам грабил в открытую… Первоначально он решил единолично вести все уголовные процессы и судить их только сам. Но президиальный суд ему в этом помешал. В итоге ему дозволили вести расследование, допрашивать и устраивать ставки свидетелей с преступниками одному, лишь в компании секретаря суда, но все же затем он должен был передавать дело на суд советников
[224].
Клод Атон еще долго будет критиковать уголовного судью за различного рода злоупотребления, подозревая его в потакании преступникам за деньги (особенно «еретикам»). В начале 70-х годов XVI века Этьен Бурдье по состоянию здоровья передаст свою должность другому лицу, чтобы самому перед смертью занять должность советника. Как видим, конфликт лейтенанта по уголовным делам с другими судьями президиала одновременно разворачивался в двух удаленных друг от друга французских провинциях, да и биографическая канва двух уголовных судей окажется достаточно схожей
[225].
Казус Жиля Бекдельевра на то и казус, чтобы, порождая напряжение нормы, обнажать скрытые от обычного взгляда процессы, являющиеся при этом вполне типичными.
Казус 6. Луазель против Сервена. Адвокат против адвоката: как определить, кто основал университет?
[226]Мы уже много говорили об адвокатах, рассматривая в основном их семейные коллизии, способы раздела наследства, стратегию социального возвышения. Мы изучали нотариальные источники, судебные постановления, иногда свидетельства современников. Теперь обратимся к главному в профессиональной деятельности адвокатов — к судебным речам. В регистрах парламента, как правило, указывались лишь имена адвокатов, в редких случаях резюмировалось содержание их речей. К счастью, адвокаты начиная со второй половины XVI века все чаще сами публиковали полные тексты своих судебных выступлений как отдельными брошюрами, так и в сборниках избранных речей.
