Вопреки Луазелю Сервен считает, что ни папа Александр III, ни тем более Иннокентий III не были основателями парижских школ. Ведь Иннокентий III был современником Филиппа II Августа, а, как свидетельствует Винцент из Бове, в то время изучение наук столь процветало в Париже, что сюда стекались люди со всей Европы, в том числе вследствие почестей, которые им оказывал Филипп Август по примеру своего отца Людовика VII. Доказательством этому служит привилегия 1200 года, на которую вынужден был ссылатьcя и сам Луазель. Иннокентий III действительно написал королю несколько писем в поддержку студентов, и Сервен читал эти письма в «Книге ректора». Но и без просьб папы король делал для парижских школ столько, сколько не сделал ни один из государей, благосклонных к наукам. И Иннокентий III сам признавал, что король является основателем и хранителем университета, издающим ордонансы, упорядочивая отношения между университетом и своим «добрым городом». В качестве примера Сервен приводит выдержку из письма Григория IX от 1217 года, также обнаруженного им в «Книге ректора».
Сервен нащупывает уязвимые места в концепции университетской истории, изложенной Луазелем в виде «подвигов Геракла».
Нам говорят, что нищенствующие монахи стали членами университета при Людовике Святом. Но утверждать такое можно, только если объявить ложью все истории, написанные в то время, и все регистры Академии, из которых совершенно очевидно, что магистры университета всех факультетов и наций препятствовали их включению в университет изо всех сил. И несмотря на все успехи нищенствующих монахов, в особенности Фомы [Аквинского], их ордены так и не были приняты в лоно университета. Не пытались объединить их с университетом и короли. Так не делайте же наш университет нищенствующим!
[297]
Университет имеет много коллегий, основанных королями, государями и светскими сеньорами, и даже прелаты основывали коллегии за счет доходов сугубо светского происхождения.
Сервен напоминает, что Луазель сам приводит письмо магистров, написанное в 1255 году и адресованное папе Александру IV, как образец скромности, мягкости и благочестия, и подчеркивает, что суть письма как раз состояла в жалобе на членов ордена доминиканцев. Они обосновались на улице Сен-Жак, на землях, принадлежащих университету, и затем предприняли много деяний против университета, стремясь захватить как можно больше кафедр. В этом письме к папе Александру IV, скрепленном печатями 4 наций, школяры уподобили университет обломкам кораблекрушения
[298], о чем тоже можно прочитать в «Книге ректора».
Далее Сервен излагает историю, обнаруженную им в рукописи библиотеки обители Сен-Виктор
[299]: в 1431 году папа Евгений IV, поддерживавший нищенствующие ордены, издал буллу, согласно которой монахи допускались к получению лиценции на факультете теологии парижской школы. Но буллу отвергли не только доктора университета, но и братья нищенствующих орденов, понимавшие, что они не принадлежат «телу университета». Эта идея отражена в клятве ректора. Адвокат сообщает, что нашел слова этой клятвы «в книге Жана Филессака, который был ректором, когда я впервые занялся этим делом»
[300]. Таким образом, Сервен не только усиленно подкрепляет свою аргументацию источниками, но и отчасти знакомит публику с ходом своих исторических штудий.
Немалую сложность представляло собой приведенное Луазелем свидетельство, что университет не принес присягу королю Филиппу V. Здесь Сервен перехватывает у Луазеля приемы исторической критики.
О том, что университет не присягнул королю, повествует лишь хроника монаха из Сен-Дени, но другие это не подтверждают, хотя если бы такое странное деяние имело место, оно стало бы известно всему миру.
Сообщение хрониста противоречит всему, о чем он же и повествует. Но даже если оно было бы истинным, это не доказывает церковный характер университетской корпорации, в противном случае университет присягал бы вместе со всем сословием духовенства.
Маловероятно, чтобы папа Иоанн XXII, сам француз, хорошо знакомый с законами королевства, побуждал школяров к неповиновению
[301]. Если и нашелся бы среди магистров какой-то упрямец, отказавшийся присягать королю, то им мог быть кто-нибудь из сторонников герцога Бургундского, враждебного Филиппу Длинному.
Сервен множит исторические примеры пребывания светских лиц в университете. Ему особенно важен период середины XIV века, когда университет заключил договор с аббатством Сен-Жермен-де-Пре: в это время в университете учился будущий император Карл IV, король Богемии, ученейший человек, знавший пять языков. Иоанн I, чье правление было несчастливым, искал утешения в словесности, именно он провозгласил Петрарку величайшим поэтом и философом своего времени. Еще большим другом университета был король Карл V, и в сочиненном по его приказу «Сне виноградаря» университету возносится высшая хвала. Ордонанс 1366 года освобождал университет от налогов, пошлин и субсидий, что, по мнению Сервена, еще раз доказывает, что он не имел церковного характера, иначе бы не понадобились особые привилегии, ведь тогда университет был бы освобожден от налогов, как все духовенство. При Карле VI Жан Жерсон в своей речи называл университет «королевской дочерью, матерью ученья, солнцем Франции»
[302].
