Расчетливый Жан Ле Пилёр кажется противоположностью рассеянному Дюмулену. Но вспомним, что двоюродный дед Жана Ле Пилёра был влиятельным (должность докладчика прошений королевского дома была престижной) и богатым человеком, коль скоро его вдова оставила достаточно средств для основания вдовьего приюта и увековечения семейной памяти. Но его отец, как и сам Жан Ле Пилёр, должностями не обладали, пребывая в статусе адвокатов парламента, а дети нашего героя уже плотно были интегрированы в мир прокуроров и стряпчих, не претендуя на блеск славы адвокатов и тем более магистратов.
Судьбу Филиппа Кавелье никак нельзя назвать удачной, несмотря на то что он вырвался из тюрьмы и избежал мучительной казни. Жена умерла в заключении, имущество полностью перешло в другие руки. Что с ним будет дальше, неизвестно, но даже если он и добьется решения о возмещении ущерба, то взыскать эти суммы ему удастся не скоро (вспомним, как долго ждал компенсации Жиль Бекдельевр). Поэтому маловероятно, что Кавелье смог обзавестись новой семьей и обеспечить потомкам условия для социального возвышения.
Что касается трех главных участников университетской коллизии 1543 года, то об определенном успехе стратегии семейного возвышения можно говорить лишь применительно к Пьеру Галанду. И то главным образом потому, что его «стартовое положение» было более чем скромным — его старшая сестра была замужем за подмастерьем. Зато мужем младшей сестры стал парижский буржуа, имевший привилегию «университетского посланника»
[394]. Опекуном внебрачного сына Галанда был назван в его завещании королевский лектор. Управление коллегией Бонкур перешло от Пьера Галанда к его младшему брату, а затем — к сыну последнего. Принципалы университетских коллегий хоть и не принадлежали к элите, но пользовались известностью и определенным уважением среди образованных людей.
Оппонент Галанда в конфликте 1543 года Николя Ле Клерк происходил из старинной парижской семьи финансовых чиновников, аноблированной еще в конце XIV века и владевшей сеньориями и несколькими домами в городе. К этому добавилось богатство Жака де Куатье, бывшего медика Людовика XI, женившегося на старшей сестре Николя Ле Клерка и передавшего свое наследство одному из племянников. Теолог, приложивший немало сил для сохранения чести и имущества семьи, как мы помним, встал на сторону племянницы, несправедливо обделенной при наследовании. Племянники в итоге одержали верх в этой борьбе: племянница и ее дети не получили ничего, кроме имущества самого теолога. Отсюда и постоянный обиженный и даже трагический тон актов Ле Клерка. Интересно, примирило бы его с родственниками известие о том, что его правнучатый племянник Франсуа Ле Клерк дю Трамбле станет прославленным «серым кардиналом», тайным руководителем внешней политики королевства при Людовике XIII? Думаю, что нет, ведь усилиями этого влиятельного капуцина Франция будет втянута в Тридцатилетнюю войну не на стороне католиков.
Трагедией закончилась попытка канцлера Жака Спифама, отбросив епископский сан, основать новый линьяж. Примечательно, что последний удар нанесен был со стороны племянников — сыновей его старшего брата Гайара, обеспокоенных появлением неожиданных новых претендентов на наследование семейного имущества.
История социального возвышения предков Жиля Бекдельевра выглядит почти классической, и он сам делает рывок в обретении нового социального качества. Он становится обладателем престижной королевской должности и удерживает ее, несмотря на все испытания. Он ведет истинно дворянский образ жизни, породнившись со старым бретонским родом, выдав дочь за «настоящего» дворянина. Но его подстерегала непредвиденная неудача — дворянский круг, в который попал мэтр Жиль Бекдельевр, состоял из приверженцев протестантизма, а в итоге гугеноты оказались в Бретани маргиналами. Причем представители старших линий рода при всех потрясениях устояли и даже укрепили свои позиции. Имена основанных ими домов — Бекдельевры де Буэксик, Ботрели д’Апинье, Фрелоны де Сент-Обен — часто упоминаются в бретонских документах XVII–XVIII веков, тогда как следов Бекдельевров де Бюри, сеньоров де ла Мот-о-Шанселье
[395] и потомков Франсуа Фрелона отыскать не удалось.
Получается, что с точки зрения длительной семейной истории избыточное красноречие в актах и других источниках было скорее уделом неудачников, чем победителей. Конечно, это может оказаться случайным совпадением.
В противном случае и для Франции XVI века оказываются справедливы слова Александра Галича:
Где теперь крикуны и печальники?
Отшумели и сгинули смолоду…
А молчальники вышли в начальники,
Потому что молчание — золото.
Субъект истории — линьяж
Необходимость семейного измерения в наших исследованиях реальной социальной жизни, ее ткани не вызывает сомнений. Линьяж был полноценным действующим лицом социальной истории
[396], обладавшим своей особой логикой. Интересы рода не сводились к простой сумме интересов его членов. Воспроизвести свои социальные позиции при смене поколений, обеспечить существование всех ветвей и членов рода и при этом сохранить патримониум — материальный и нематериальный капитал, служащий залогом сохранения идентичности линьяжа, — такова была задача, различимая за разнообразными поступками и решениями наших героев и их контрагентов. Особые ухищрения требовались при передаче церковных и светских должностей. Мы видели, какие усилия прилагались для того, чтобы обеспечить резигнацию королевских (Бекдельевр) и церковных должностей (Ле Клерки и Версорисы), а завещание Пьера Галанда показывает, что даже должность королевского лектора начинает рассматриваться как объект, подлежащий передаче, не говоря уже о должности принципала университетской коллегии. С иным движимым и недвижимым имуществом дело обстояло проще — на страже интересов линьяжа стояли кутюмы, оберегавшие права грядущих поколений и всех членов рода. Но требования обычного права порой вступали в противоречие с интересами не только отдельных наследников, но и всего линьяжа. Коллизия могла возникать между требованиями справедливого раздела наследства, соблюдения хотя бы относительного равенства условий для всех потомков — и необходимостью не только сохранить, но и значительно улучшить свои социальные позиции, что требовало концентрации материальных и нематериальных благ в руках одной ветви.
