Эмма тяжело дышала и пыталась сосредоточиться на дороге по заснеженной лужайке. Боязливо шаркая ногами, как пациенты, делающие первые шаги после тяжелой операции, она неуклюже продвигалась вперед.
Каждый шаг как испытание мужества.
Путь казался таким трудным, как будто она преодолевала его в ластах и с водолазным аппаратом. Ее ноги проваливались в снег по щиколотку, и несколько раз приходилось останавливаться и переводить дух.
По крайней мере, она больше не дрожала – возможно, ее душа настолько замерзла, что для физического ощущения холода просто не осталось места.
Или у нее уже «гипотермическая идиотия»? Психологический феномен, когда некоторые люди в состоянии переохлаждения незадолго перед смертью думают, что им невыносимо жарко. По этой причине трупы замерзших на улице иногда находят без одежды. Несчастные, умирая, срывают с себя последнее.
«Ах, будь страх рубашкой, я бы с удовольствием сняла ее», – думала Эмма и удивлялась, что не чувствует никаких запахов в саду. Ни снега, ни земли, ни даже собственного пота.
Ветер дул неудачно, со стороны железнодорожных путей, и доносил грохот электричек с расположенной недалеко станции Хеерштрассе. Эмма слышала шум отчетливее, чем обычно, зато видела хуже.
С каждым шагом вперед сад как будто становился уже. Понадобилось какое-то время, прежде чем Эмма поняла, что это паника сужает поле ее зрения.
Сначала из него исчезли кустарники, потом вишня и рододендрон; наконец Эмма оказалась в узком темном туннеле, ведущем прямо к сараю.
Зрительные расстройства.
Эмма знала симптомы приближающегося приступа паники: пересохший рот, быстрое сердцебиение, измененное восприятие цветов и форм.
От страха, что, остановившись, она уже никогда не сможет продолжить движение, Эмма, спотыкаясь, шла вперед, пока наконец не добралась до сарая.
Распахнула дверь и не глядя схватила санки, которые Филипп аккуратно повесил на стену прямо у входа.
Легкая ярко-красная пластиковая вещица в форме широкой лопаты. К счастью, не старомодная тяжелая модель из дерева с полозьями – Самсон легко упал бы с таких саней.
На обратном пути Эмма чувствовала себя немного лучше. Успех, связанный с таким быстрым обнаружением саней, придал ей уверенности.
И поле зрения снова расширилось. Кустарники стояли на своем месте, но очень неестественно шевелились. Не из стороны в сторону, как от ветра, а вверх и вниз, будто перевернутая гармонь.
Это было неприятно, но не так жутко, как следы, которых Эмма не заметила до этого.
Она разглядывала массивные следы сапог в снегу перед собой. Это были не ее, а размера на три больше. И они шли только в одном направлении.
К сараю.
Эмма повернулась к серому садовому домику, дверь которого оставила открытой.
Она раскачивается?
Там внутри кто-то есть?
Может, она схватила в темноте санки и чуть было не задела мужчину, который спрятался за газонокосилкой?
Эмма не могла ничего и никого рассмотреть, но у нее все равно было ощущение, что за ней наблюдают.
– Самсон! – крикнула она и побежала быстрее. – Самсон, ко мне! Бедняжка, пожалуйста, иди ко мне!
Измученный пес действительно сделал ей одолжение и, кашляя и задыхаясь, поднялся с коврика у входной лестницы, где ждал хозяйку.
– Спасибо, мой дорогой. Хороший пес.
Он забрался в пластиковые сани, по которым Эмма похлопала рукой, и, сопя, улегся там.
– Не бойся, – подбодрила Эмма себя и пса. – Я помогу тебе.
Она потрепала его по голове, стиснула зубы и потянула сани с Самсоном в сторону улицы. Потом сглупила и обернулась еще раз: ей показалось, что за маленьким дверным окошком мелькнула тень.
Это занавеска шевельнулась?
Нет, она висела ровно, и внутри не горел свет, чтобы отбрасывать тени.
И все равно. Эмма чувствовала на себе невидимые взгляды.
УБИРАЙСЯ.
ПОКА НЕ ПОЗДНО.
И эти взгляды наносили раны, из которых вытекало все ее мужество.
«Будь моя жизненная энергия жидкой, за мной тянулся бы красный след, – подумала она. – Очень практично, нужно всего лишь идти по нему, чтобы найти дорогу обратно».
Она подняла веревку от саней, которая выскользнула у нее рук, и заставила себя идти вперед. К ветеринару.
Прочь от темного дома за спиной, из окна которого, как казалось, за ней наблюдают безжизненные глаза. Которые ждут, когда она вернется.
Если вообще вернется.
Глава 19
– Сколько времени он уже в таком состоянии? – спросил доктор Планк, осматривая Самсона.
Бедному созданию поставили капельницу с электролитами и каким-то средством, чтобы вызвать рвоту. С тех пор как ветеринар вместе с Эммой перетащили его на процедурный стол, Самсон почти не приходил в себя. Время от времени он вздрагивал на выдохе, но это был единственный признак жизни.
– Сколько? Я думаю… – Голос Эммы дрожал, как и ее колени.
Ей казалось, что она бежала изо всех сил, а не прошла и трехсот метров до угла. Триста метров в ее ситуации были равносильны марафону.
«В первый раз вышла одна из дому, да еще с собакой, которая так же близка к смерти, как я к сумасшествию».
Стоя в свете яркой галогенной лампы, которая висела над Самсоном, Эмма сама с трудом могла поверить, что сделала это. Добралась до этого углового таунхауса с кремовым фасадом и зелеными ставнями, гараж которого уже много лет назад перестроили в приемную ветеринарной практики. К счастью, Эмме не пришлось там долго ждать. Кроме маленькой девочки с заплаканными глазами, которая держала на коленях корзину-переноску для кошки, она была единственная пациентка. А из-за тяжелого состояния Самсона врач их тут же принял.
– Я не уверена, он с утра был какой-то вялый. – Наконец Эмма смогла закончить предложение. – Я думаю, это началось около одиннадцати утра.
Врач хмыкнул, и Эмма не могла сказать, было ли это удовлетворенное или озабоченное хмыканье.
Он пополнел с тех пор, как она видела его в последний раз, правда, это было давно, еще «в прежние времена», на каком-то общем празднике, который община устраивает каждое лето. Свеженакрахмаленный халат немного натягивался на животе этого высокого, под метр девяносто, мужчины. У него появился небольшой второй подбородок и стали более пухлыми щеки, что придавало ему более добродушный вид, чем прежде. Планк походил на большого плюшевого мишку со светло-коричневыми растрепанными волосами, широким носом и меланхоличными глазами-пуговицами.
– Он ел что-то непривычное?
Эмма нервно поправила платок, который скрывал ее короткие волосы. Если Планк удивлялся, почему она его не сняла, то виду не подавал.
