Голос Паландта изменился с тех пор, как он замахнулся во второй раз. Он стал басистее, словно набрал весу.
– Эмма! – кричал он как-то издалека, а тем временем на ее тело опускалась невыносимая тяжесть.
Голова бессильно скатилась с ящика для инструментов. На одно нереальное мгновение Эмма испугалась, что голова оторвалась от туловища; потом, видимо уже умирая, она увидела, как Паландт переместился в сторону.
Ее сосед, который только что (почему-то) лежал на ней и давил на грудную клетку, отодвинулся от нее.
Или она от него?
Эмма увидела яркий свет – не так далеко, как обычно рассказывают пережившие клиническую смерть, а совсем рядом, – ограниченный красной окружностью. Он светил ей прямо в глаза.
Потом свет переместился в сторону. Теперь, наверное, начинается та часть смерти, когда еще раз видишь всех людей, которые были дороги при жизни, хотя Эмма и удивилась, почему именно этот мужчина появился у нее перед глазами первым.
– Салим? – обратилась она к почтальону. Он присел на колени рядом с ней.
Он спросил, слышит ли она его.
Он велел ей сжать его руку.
Он не был ее последним виде́нием.
Он был ее спасителем.
И это он светил ей в глаза карманным фонариком, которым до этого ударил Паландта по затылку. Ее сосед лежал теперь перед мусорным контейнером с женским трупом и казался таким же мертвым, какой себя считала Эмма.
– Все будет хорошо, – услышала она голос Салима и на этой лжи потеряла сознание.
Глава 37
Она чувствовала, как снег проникает сквозь брюки, как намокает нижнее белье, но воздух здесь был такой чистый и живой, что и десять лошадей не смогли бы сдвинуть ее с пластиковой садовой скамьи, на которую Салим усадил ее.
Отсюда она все видела: сарай, дверь которого почтальон надежно скрепил своим ремнем, маленькое окошко под дверным фонарем (дешевая лампа со строительного рынка), в котором она каждую секунду рассчитывала увидеть лицо Паландта. Хотя Салим заверил ее, что так быстро ее сосед не поднимется.
– Я вырубил этого мерзавца!
Самого Салима не было видно. Уже второй раз он обходил вокруг сарая, громко скрипя сапогами по снегу.
– Другого выхода нет, – довольно сказал он, появляясь из-за угла. – Псих от нас не уйдет.
Только если пророет себе туннель, подумала Эмма, но на полу там бетонные плиты, а земля под ними наверняка промерзла. Все равно она не чувствовала себя в безопасности. И не только из-за сильной боли, которую причиняла ей резаная рана на голове.
Чтобы остановить кровотечение, она прижимала ко лбу голубую микрофибровую салфетку, которой Салим, видимо, протирал стекла своей машины, потому что от ткани пахло средством для мытья окон, но инфекция волновала Эмму сейчас меньше всего.
– Почему? – спросила она Салима.
Издалека донесся монотонный стук колес городской электрички, в которой в это время наверняка полно жаждущих развлечений. Подростки и молодежь на пути в Митте
[7], чтобы разогреться в баре или сразу направиться на вечеринку.
– Не представляю, что на него нашло. Я видел, как вы зашли с ним в дом, фрау Штайн, и это показалось мне странным. После того как вы споткнулись, было не похоже, что вы идете с ним по своей воле.
– Я не это имела в виду. – Эмма помотала головой и подумала, когда же наконец приедет полиция, которую Салим вызвал со своего телефона.
– Почему вы вообще вернулись? Ведь ваша смена давно закончилась.
«Ваша последняя смена!»
– Что? А, да. – Салим виновато посмотрел на нее. – Из-за Самсона, – сокрушенно ответил он, и Эмма вспомнила, что ветеринар все еще не звонил насчет лабораторных анализов.
Или звонил?
Вероятно, она обнаружит сообщение от доктора Планка в голосовой почте мобильного, который все еще лежит в доме Паландта, где она выронила его во второй раз во время борьбы.
– Я не уверен, но думаю, что совершил ужасную ошибку, – сказал Салим, выдыхая густые клубы пара.
– Вы отравили Самсона!
К удивлению Эммы, он не возразил, а лишь спросил:
– Значит, ему плохо?
Он почесал подбородок и сделал такое лицо, словно хотел сам себе залепить пощечину.
– Послушайте, Эмма. Мне ужасно жаль. Боюсь, я случайно дал бедняге шоколадный батончик из правого кармана, а не собачью галету, которую всегда ношу слева.
Шоколад.
Конечно!
Даже минимальное количество какао-порошка может стать смертельным для собак.
Сейчас, когда Эмма это выяснила, она узнала и типичные симптомы отравления теобромином: спазм, рвота, апатия, понос.
Видимо, особенно сильно Самсон реагировал на шоколад.
– Я заметил это только дома, когда переоделся.
Салим показал на себя. Вместо униформы почтальона на нем был облегающий байкерский костюм с обязательной курткой «Харлей Дэвидсон», кожаными штанами и подходящими по стилю ботинками на шнуровке со стальными носами.
– У меня не было вашего номера, он не обозначен в телефонной книге, поэтому я решил, что лучше еще раз съезжу к вам.
Он указал своими татуированными руками на сарай:
– Но на такое никак не рассчитывал.
Он грустно улыбнулся.
– Наверное, в подобных случаях говорят: «Не было бы счастья, да несчастье помогло»? – спросил он и еще раз подошел к сараю, чтобы проверить, крепко ли держит ремень.
В этот момент на фоне сумеречного неба замигали голубые сигнальные огни, а их отблески заплясали на снегу, как прожекторы на танцполе.
Приехала полиция.
Без сирен, только с включенным предупредительным сигналом, и в количестве пол-армии.
Три патрульные машины, полицейский фургон, из которого выбрались четыре полицейских в черной боевой униформе.
Они помчались по подъездной дорожке в сад, к Эмме, впереди бежал сотрудник в штатском, без оружия в руке и слишком легко одетый – в костюме, кожаных туфлях, даже не накинув плаща.
– Что случилось? – спросил он, добежав до Эммы, и на мгновение она не могла поверить, что это он.
– Спасибо, – произнесла она и, расплакавшись, поднялась со скамьи и бросилась Филиппу на шею.
Глава 38
Эмма представляла, как мужчины в черных горнолыжных масках выстроились друг за другом перед дверью сарая.
Четверо, все с оружием на изготовку.
Самый маленький, компактный тип с фигурой бодибилдера (судя по мышцам, проступающим под униформой) стоит, наверное, первым и уже разрезал ремень своим ножом. Его ладонь лежит на ручке двери, чтобы по команде распахнуть ее для других.
