Неизвестный номер.
– Милый? – спросила она в надежде, что это Филипп звонит с какого-нибудь стационарного телефона.
– Фрау доктор Штайн?
Незнакомый мужской голос. К разочарованию, что это не Филипп, добавилось раздражение. Черт возьми, кто это еще звонит ей так поздно?
– Надеюсь, у вас что-то важное, – зевнула она.
– Простите за беспокойство. Это господин Айген хардт с ресепшн Le Zen.
«Он звонит мне на сотовый?»
– Да?
– Мы только хотели спросить, будете ли вы сегодня еще заселяться в отель.
– Извините?
Эмма пошарила рядом с кроватью в поисках ночника, но безуспешно.
– Что значит «заселяться»? Я уже сплю.
«По крайней мере, пытаюсь».
– Тогда мы можем снять бронирование?
«Он что, глухой?»
– Нет, я же сказала: я уже заселилась. Номер 1904.
– О, извините, пожалуйста, но…
Сотрудник с ресепшн был заметно растерян.
– Что «но»? – спросила Эмма.
– Но у нас нет такого номера.
Эмма села в постели и заметила мигающую лампочку детектора дыма на потолке.
– Вы шутите?
– Во всем отеле нет ни одной четверки. В Азии она считается несчастливым числом, поэтому…
Конец предложения она уже не услышала, потому что сотовый выпал у нее из ладони.
Зато она услышала то, что было совершенно невозможно. Прямо у ее уха кто-то откашлялся.
Мужчина.
От ужаса у нее перехватило дыхание, она почувствовала, как ей зажали рот.
Тряпкой.
Тут же последовал укол иглой – и в локтевой сгиб ввели какое-то холодное вещество.
Мужчина снова прочистил горло, и, когда Эмме казалось, что она вот-вот окоченеет изнутри, она ощутила присутствие лезвий.
Невидимые в темноте, они вибрировали у нее прямо перед лицом.
Зррррррррр.
Вращающийся кухонный нож, пила или электрический штопор.
Готовый проколоть, разрезать или проткнуть.
Она услышала звук открывающейся застежки-молнии.
«Я беременна!» – хотела крикнуть Эмма, но язык и губы не слушались.
Не в силах пошевелиться, она не могла ни кричать, ни сопротивляться.
Только ждать боли.
И молиться, чтобы кошмар поскорее закончился.
Но этого не случилось.
Глава 5
Шесть месяцев спустя
Эмма открыла глаза и задалась вопросом, сколько уже времени ее визави наблюдает за ней спящей.
Профессор Конрад Луфт сидел в своем привычном кресле, сложив руки на животе. Тяжелый, меланхоличный взгляд застыл на ее лице.
– Как ты себя чувствуешь? Более или менее? – спросил он, и в первый момент Эмма не поняла, что имеет в виду ее лучший друг, но потом увидела приставной столик рядом с кроватью. На нем лежали таблетки, выданные в психиатрической клинике, в закрытое отделение которой ее направил судья.
На крайний случай.
Если у нее будут боли, когда она проснется.
Эмма потянулась под одеялом и попыталась приподняться на локтях в больничной койке. Но, слишком слабая, упала обратно на подушку и потерла глаза.
Транспортировку сюда она проспала, что неудивительно: ее напичкали столькими таблетками. Одни лишь побочные действия свалили бы слона, а ей к тому же дали успокоительное.
Проснувшись, она не сразу поняла, где находится. Помещение, где она раньше проводила столько времени, казалось чужим, хотя и не таким чужим, как закрытое отделение, которое она не покидала последние несколько недель.
Возможно, странное чувство было связано с тем, что Конрад недавно отремонтировал свое адвокатское бюро по уголовным делам, но Эмма сомневалась в этом.
Не помещение изменилось, а она сама.
Запах краски и свеженатертого паркета из орехового дерева еще висел в воздухе, кое-какая мебель была сдвинута в сторону из-за ремонтных работ, но в целом все осталось таким же, как во время ее первого визита сюда почти десять лет назад. Тогда она сидела, развалившись на диване в кроссовках и джинсах. Сегодня лежала в ночной рубашке на больничной кровати с регулируемой высотой, почти в центре комнаты, с чуть приподнятой спинкой, лицом к письменному столу Конрада и окну.
– Полагаю, я первая клиентка, которую привезли к тебе в контору на больничной каталке, – сказала она.
Конрад мягко улыбнулся:
– У меня уже были нетранспортабельные подзащитные. Правда, я сам к ним ездил. Но в клинике ты избегаешь любого контакта, Эмма. Отказываешься даже от беседы с врачом. Поэтому я добился судебного разрешения в порядке исключения.
– Спасибо, – ответила она, хотя в ее жизни больше не осталось ничего, за что она могла бы испытывать благодарность. Даже за то, что ей позволили покинуть ее камеру.
Эмма действительно отказывалась принимать его в клинике. Ее никто не должен был видеть. Такой больной и сломанной. Запертой, как зверь в клетке. Такого унижения она бы не вынесла.
– Ты не потеряла ни капли гордости, моя дорогая Эмма. – Конрад покачал головой, но в его взгляде не было осуждения. – Ты предпочитаешь добровольно пойти в тюрьму, нежели позволить мне навестить тебя. При этом моя помощь нужна тебе сейчас, как никогда.
Эмма кивнула.
«Все зависит от того, как пройдет разговор с вашим адвокатом», – сказали они ей. Психиатры и полицейские, которые наверняка ждали в приемной, чтобы отвезти Эмму назад.
Адвокат.
Странное слово. Лишь немногие знают, что оно происходит от древнеанглийского onweald, то есть власть. Обладает ли Конрад властью, чтобы изменить ее судьбу? Ее старый близкий друг, хотя определение «старый» совсем не подходило спортивному, почти атлетически сложенному мужчине пятидесяти восьми лет. Эмма познакомилась с ним во время учебы на медицинском факультете, в первом семестре, и, когда Конрад представился, его имя показалось ей знакомым. Позже она вспомнила почему. Ее отец и Конрад Луфт были коллегами и совместно работали над разными делами, о которых Эмма читала в газетах.
Однако дело, которое свело их тогда, не попало в прессу.
Бывший друг Эммы, Бенедикт Таннхаус, выпил лишнего и приставал к ней в одном кафе недалеко от университета. Конрад, который регулярно там ужинал, увидел, как тип бесцеремонно лапал ее, и энергично вмешался. После он сунул Эмме свою визитку, на случай если ей понадобится юридическая помощь. И не напрасно, потому что ее бывший оказался настоящим сталкером.
Конечно, Эмма могла обратиться и к своему отцу, но в этом случае она просто поменяла бы шило на мыло. Правда, отец Эммы ни разу не поднял ни на кого руку, как Бенедикт. Но его вспыльчивость и неконтролируемые вспышки гнева со временем становились все хуже, и Эмма радовалась, что, переехав в студенческое общежитие, она избавилась от необходимости лично контактировать с ним. Непонятно, как ее мать выдерживала под одной крышей с отцом.
