– Судить Гальку будут, – молвила родственница. – Судить за совершение тяжкого греха. Мужа она собственного убила – Антона.
Четверть часа спустя Катке стало известно, что Потемкина чистосердечно призналась в заранее спланированном преступлении.
Тем самым Галину Степановну можно смело вычеркнуть из списка подозреваемых лиц, которые тем или иным образом могли быть причастны к убийству Евы Германовой.
Следующим человеком, с кем не терпелось встретиться Катарине, была домработница Евы – семидесятипятилетняя Бронислава Егоровна.
О Брониславе Ката узнала от Алексея и теперь, припарковавшись у высотки, расположившейся в элитном районе столицы, уверенной походкой направилась к третьему подъезду.
На входе в подъезд Катка увидела крепкого парня в форме секьюрити. Прежде чем охранник разрешил ей пройти к лифту, Копейкиной пришлось ответить на ряд вопросов, после чего крепыш, связавшись по внутреннему телефону с Брониславой, миролюбиво кивнул и дал зеленый свет.
Домработница Германовой – дородная женщина с выкрашенными хной волосами, – пропустив Копейкину в просторный холл, тихо спросила:
– Вы, простите, кем Евочке приходитесь? Раньше я вас не видела.
– Мы познакомились не так давно, – начала сочинять Катка, – но очень быстро стали подругами. Ева неоднократно приглашала меня к себе, но… К сожалению меня целиком поглотила работа. Иногда не выхожу из офиса сутками.
Пенсионерка понимающе закивала.
– Совсем как Евочка. Та тоже ставила работу на первое место. Я ей неоднократно говорила: детонька, сбавь обороты, не спеши, оглянись вокруг. Ты молода, красива, подумай хоть немножко о себе. Ну сколько можно работать? Так ведь недолго и одной на старости лет остаться. Куда там! Не слушала старуху. Отмахивалась, мол, о старости мне думать рановато, а деньги надо делать сейчас, чтобы потом было на что существовать в преклонном возрасте.
Ката потупила взор.
– Бронислава Егоровна, мне можно пройти?
Домработница всплеснула руками.
– Господи, простите дуру старую. Совсем замоталась. Конечно, можно, милая. Проходите в гостиную.
Пока Катка топала в шикарное помещение, старушка, не переставая, тараторила:
– На меня внимания не обращайте. После похорон моей девоньки я словно в воду опущенная хожу. Никак не могу поверить, что Евочки больше нет! Это ж какая трагедия с ней приключилась. Убили мою куколку, убили, мерзавцы!
Смахнув со щеки крупную слезу, она продолжила:
– Мне все кажется, что это неправда. Так и жду, когда в холле щелкнет замок и радостная Ева спросит, что у нас сегодня на ужин. Особенно тяжко по ночам. Лежу, в потолок таращусь, а из глаз слезы рекой льются.
Положив руку на локоть пенсионерки, Катарина произнесла слова утешения. И в то же время она прекрасно понимала, что никакие слова не помогут Брониславе смириться с потерей. Когда теряешь близкого человека, на сердце образуется кровоточащий рубец. Словами его не излечить. Приходится полагаться исключительно на время, которое рано или поздно заставляет нас смириться с утратой и продолжать жить дальше, невзирая ни на какие трудности и тяготы.
Сев в кресло, Бронислава поднесла к глазам платок.
– Мне семьдесят пять лет, а Евочке не исполнилось и сорока. Где здесь справедливость? Скажите, где? Почему умерла именно она? Это неправильно, противоестественно. Умирать должны старики, а молодые обязаны, слышите, обязаны жить!
– Полностью с вами согласна, – пискнула Копейкина.
– Ева часто заводила со мной разговор о старости. Она спрашивала, каково это – быть пожилой? Я улыбалась, отмахивалась, а она настаивала – хотела услышать правду. А что, собственно, я могла ей ответить? Лично я никогда не ощущала себя на свои года, мне все кажется, что мне до сих пор тридцать. Правда-правда, я не лукавлю. Здоровьечком Бог не обделил, на память не жалуюсь, да и силы еще – о-го-го! Ева мне не верила. Говорила, что наверняка есть какой-нибудь огромный минус, о котором я сознательно не хочу распространяться. – Бронислава усмехнулась. – А у меня его нет, действительно нет.
– Странно, что она задавала вам подобные вопросы.
Домработница пожала плечами.
– А Ева вообще была особенной женщиной – не похожей на всех. Иногда мне думалось, что девонька родилась не в свое время. Ей бы появиться на свет на пару столетий раньше, но… не будем сейчас об этом. Вы ведь наверняка приехали не для того, чтобы выслушивать мои бредни.
– Напротив. – Катарина подалась вперед. – Я здесь, чтобы услышать от вас историю Евы Германовой. Мне необходимо узнать о Еве как можно больше. И интересует меня абсолютно все: ее личная жизнь, семья, друзья, досуг и так далее. Вы давно работаете у Германовой?
Бронислава кивнула:
– У Германовых работаю без малого пятьдесят лет. Молоденькой девушкой пришла я в профессорскую семью и вот уже полвека верой и правдой служу моим родным людям. Да, да, за это время каждый член семьи стал мне как родной. Деток профессора воспринимаю, как своих собственных. Как-никак, с пеленок их нянчила.
– Значит, вы именно тот человек, который располагает необходимой мне информацией.
Пенсионерка прищурилась.
– Милая, а почему вы интересуетесь жизнью Евы? Вы же сами сказали, что познакомились недавно. Теперь Евочка мертва… к чему эти вопросы о ее прошлом?
Копейкина вздохнула.
– Бронислава Егоровна, мне следует представиться.
– Так мы уже познакомились. Вас Катариной величают.
– Верно, но я не сказала, кем и где работаю.
Выдержав небольшую паузу, Катарина спросила:
– Бронислава Егоровна, я могу быть с вами предельно откровенной?
– Конечно, милая, конечно.
– Вот уже пять лет как я занимаюсь частным сыском. Я – владелица детективного агентства.
– Ох… – почему-то испугалась домработница. – Детективное агентство? А при чем здесь Евочка?
– Незадолго до убийства Ева приезжала ко мне в офис и обмолвилась, что скоро прибегнет к помощи нашего агентства. Она была очень взволнована, но на все мои попытки узнать, что к чему, хранила партизанское молчание. Признаться, я тогда не приняла всерьез ее слова, а теперь… Ведь она боялась, Бронислава Егоровна, чего-то или кого-то боялась. В противном случае не завела бы разговор о детективе и маленьком расследовании.
– Расследовании?
– Да. Ева так выразилась, сказала, что ей необходимо провести маленькое расследование.
Пенсионерка задумалась.
– Странно. Мне Евочка ничего такого не говорила. У нее не имелось от меня секретов. – Бронислава горделиво вскинула голову. – Для Евы я была почти что матерью.
– Но факт остается фактом – Ева была чем-то обеспокоена.
