Но рук они не опускали, боялись. Постояли возле убитых, потоптались и пошли к церкви.
Хорошо, что нет лейтенанта Грачевского, снова подумал Поярков. Но что ему делать с пленными полицейскими?
– Товарищ лейтенант! – закричал с колокольни Антонов. – Кажись, Гречкин идет!
К полицейским все сразу потеряли интерес. Высунулись из окон, полезли на стены, чтобы посмотреть на дорогу. По дороге, широко расставляя ноги, шел сержант Гречкин. В правой руке он держал автомат. Другой, трофейный, висел у него на груди. Рукав белой маскировочной куртки был разорван, и виднелась стеганая телогрейка.
Взвод его встретил восторженными криками. Гречкин подошел к взводному и доложил, что первую гранату он не добросил, а вторую – точно в цель. Ноздри его были обметаны засохшей кровью. Из ушей тоже, видимо, шла кровь. Он размазал ее по щекам и шее. Плохо слышал.
– Устал сильно, – сказал он. Глаза его мутнели с каждым мгновением.
Его уложили рядом с ранеными, на санях, на солому, и сержант тут же уснул. Пришел ротный.
– Ну что?
– Да вот, пришли сдаваться, – указал Поярков автоматом на полицейских. – Гречкин контужен.
Полицейских уже разоружили. У ног на снегу лежали три винтовки, ремни с подсумками и кисеты с табаком. Пистолет ТТ с запасной обоймой, без кобуры. Самодельный солдатский портсигар, умело сработанный из авиационной дюрали. Старший лейтенант Чернокутов воевал с лета сорок первого и знал, что такой портсигар хорошему умельцу ничего не стоило смастерить за одну ночь.
– Из окруженцев? – спросил Чернокутов.
– Н-не, местные, – сказал один, видимо, старший.
– А откуда? Из каких деревень? Я тоже местный.
Полицейские переглянулись. Как будто какая-то надежда блеснула в их глазах, и вялые испуганные лица ожили.
– А пистолет чей? – Чернокутов рассматривал потертый ТТ. Прочитал номер. Вынул обойму. Выщелкнул в снег патрон из ствола. Потом поднял его, погрел в ладони и зарядил снова. – Чей, говорю?
Полицейские молчали.
– Вон его, – указал Прохоров на старшего.
– Ага. Твой, значит. – Чернокутов взглянул на старшего исподлобья. Ничего хорошего этот взгляд ротного полицейским не обещал.
– Мой, – сказал полицейский.
– И ты его, конечно, в лесу нашел. Или под горкой. В крапиве. Так? Полицейский молчал.
– А ну-ка, ставьте их сюда. Землячков моих! – И Чернокутов указал на кирпичную стену, наполовину снесенную снарядами.
Полицейских трясло. Они стояли на куче битого кирпича с обвислыми плечами, с лицами белее известки.
Пояркова заливал пот. Он чувствовал себя хуже, чем перед боем. В какой-то миг ему захотелось лечь рядом с сержантом и мгновенно уснуть, чтобы не видеть и не слышать того, что произойдет вот-вот. Как жаль, подумал он, что нет лейтенанта Грачевского…
Прежде чем выстрелить, ротный спрашивал у полицейского, из какой он деревни, и, получив ответ, говорил: «Знаю такую. Хорошие люди живут», – стрелял. Стрелял всегда один раз, точно целясь прямо в лоб.
Когда дело было сделано, сунул ТТ за пазуху и сказал:
– Пускай тут лежат. Кому нужны, тот за ними придет. А у нас новая задача. Дивизия прошла к Людинову. Нам утром выдвигаться на северо-запад. Ночевать будем в деревне. Убитых и раненых забираем с собой. Лейтенант Поярков, сколько убитых?
– Убитых нет. Четверо раненых.
Второй взвод тем временем зачищал болото. Остатки немцев, не желая сдаваться, выскакивали на дорогу, пытаясь, видимо, прорваться в лес, но тут же попадали под огонь пулеметов и минометов.
И все же пленных взяли. Лейтенант Шубников в сопровождении автоматчиков привел двоих: офицера и ефрейтора. Ротный обрадовался, тут же начал допрашивать офицера. Ефрейтора приказал увести. Сказал:
– Уведите, чтобы этот не стеснялся говорить правду.
Пояркову пришлось переводить. Выяснилось: в колонне двигались три гарнизона из деревень, которые подлежали выселению и уничтожению. Сорок шесть немецких солдат и двадцать шесть полицейских из числа самоохраны и карательного отряда.
– Вон оно что! Каратели? А ну-ка, Поярков, спросите его, почему не уничтожены деревни?
Поярков перевел. И тут же получил ответ.
– Он говорит, что уничтожение крестьянских жилищ не их дело. Они – солдаты, они – воюющая армия, а не жандармы. Деревнями, предназначенными к уничтожению, занимается специальная команда факельщиков из состава специальных подразделений полевой фельджандармерии. Они отселяют жителей и жгут жилища.
– Значит, и Пустошки – под огонь? Спросите его о Пустошках. Почему они до сих пор не сожжены?
– Пустошки должны сжечь сегодня.
– Так, все ясно. Первому и второму взводам – срочно выдвигаться в сторону деревни Пустошки. Первый взвод – по дороге. Второй – правее триста метров – на лыжах. Пулеметы и раненых погрузить на сани. Третий взвод… Поярков, вам до восемнадцати ноль-ноль оставаться здесь. Собрать трофеи. Вести наблюдение. Каждый час высылать делегата связи.
Когда первый и второй взводы ушли, Климантов спросил:
– Товарищ лейтенант, а что с этой делать?
Только теперь Поярков вспомнил о женщине, которая все это время не отходила от убитого полицейского.
Глава 7
Киров
«Картечью… С открытых позиций… А потом – в рукопашную…»
Из Кирова немцы уехали на велосипедах. Как брали Киров и станцию Фаянсовая. Новые трофеи. Пленные. Самодельные бронепоезда. Немцы контратаковали. Особая роль артиллерии. Командир огневого взвода В.И. Головин: «И тогда наши гаубицы открыли огонь на прямую наводку картечью…» Туляки и кировчане. Итоги наступления 10-й армии
Разведка вскоре вернулась и донесла: в Кирове гарнизон до одного пехотного полка; тяжелого вооружения нет; настроение у солдат неважное, нервничают, упаковывают свои вещи, снаряжение и в буквальном смысле сидят на узлах…
И полковник Соколов отдал приказ на атаку.
Пехотным полком, прикрывавшим Киров, оказался 348-й из состава 216-й пехотной дивизии, а также разрозненные подразделения разбитых частей и до роты полицейских.
Киров был взят 11 января. Немцы, видя, что русские наступают с артиллерией, оставили свои позиции и ушли в сторону Жиздры.
Майор политотдела 10-й армии и первый комендант Кирова М.П. Зиненков вспоминал: «Заняли город без боя. Немцы из Кирова ушли без единого выстрела. Мы имели потери всего одного раненого бойца разведроты дивизии на станции Фаянсовая. Немцы ушли из Кирова почти спокойно, население расчистило им дороги, и они уехали на велосипедах в январе. В самом Кирове из трофеев ничего не осталось, трофеи мы захватили на станции Фаянсовая. Западнее Кирова наши части заняли также без боев несколько сел и деревень: Манино, Погост, Большие и Малые Желтоухи, Косичино и другие. Впоследствии эти деревни сыграли большую роль в образовании знаменитого «кировского коридора».
