Весной 1943 года на центральный участок фронта на станции Ливны, Елец, Лебедянь, Сухиничи начали прибывать эшелоны с войсками и техникой. Под Калугой, снятые с передовой, остатки девяти стрелковых бригад переформировывались и развертывались в семь стрелковых дивизий. «Все семь стрелковых дивизий распоряжением начальников главных управлений НКО доукомплектовывать личным составом, лошадьми, оружием, транспортом и имуществом, доводя численность каждой до 8000 человек. И. Сталин»
[56].
Отдельный штрафной батальон капитана Чухлатова ночью вышел на исходные, сменив в окопах потрепанные подразделения, которые еще несколько дней назад были ротами и взводами стрелкового батальона. Бойцы вздыхали с облегчением, рассовывали по вещмешкам небогатое солдатское имущество: котелки, фляжки, запасные диски для автоматов и винтовочные обоймы. Гранаты и бутылки с зажигательной смесью приказано было оставить сменщикам.
Бойцы, толком не зная, кто их сменяет, передавали позиции быстро, не мешкая. Еще бы, нежданная радость – во второй эшелон. Только Прохоров, замечавший все и везде, спросил у пожилого бойца, занимавшего его ячейку:
– Что-то вы, ребята, все какие-то хмурые. Откуда вас пригнали?
– С того света, гражданин прокурор, – невесело усмехнулся боец и уточнил: – Сколько, ты говоришь, отсюда до него?
– Да метров двести пятьдесят, не больше.
– Двести пятьдесят… И одним махом не добежишь, и гранату не докинешь… Вы-то тут тоже, смотрю, не шибко весело жили. А мы, что ж… Штрафные мы, браток. Отсыпь-ка махорочки. Тебе завтра старшина еще выдаст.
А мне до утра – последняя радость… покурить… Штрафные мы. Да… На рассвете умирать пойдем. Так-то, голуба моя…
Услышав последние слова, Прохоров внимательно посмотрел на своего сменщика, щедро, наперекор своей натуре отсыпал тому махорки, затянул кисет и молча побежал догонять своих товарищей, спины которых уже растворились в ночи.
Штрафник, которого он, на радостях, не обнес махоркой, сгорбившись на дне окопа, жадно закурил. Он неторопливо тягал из рукава шинели, блаженно затягивался, стукаясь затылком каски о стенку окопа.
– Ну что, Никанорыч, втихаря блаженствуешь? – подсел к нему другой штрафник.
И Никанорыч затянулся последний раз и молча протянул «сорок» своему товарищу.
А Прохоров, гремя котелком и всем своим снаряжением, догнал свой взвод и сказал:
– Братцы, я сейчас нашего ротного видел, старшего лейтенанта Чернокутова.
Бойцы стали спотыкаться, наступать друг другу на пятки и наконец остановились.
– А ты не ошибся? – спросил его Климантов и поставил тяжелый пулемет к ноге. – Как узнал?
– А так. Что ж я, своего бывшего командира не признаю? И голос его, и это… голуба моя…
Побежали за старшим лейтенантом Поярковым. Так, мол, и так, старший лейтенант Чернокутов объявился – среди штрафных.
– Кто его видел? – Ротный прибежал тут же.
– Я видел, – признался Прохоров.
– Живого?
– Как есть. Правда, в солдатской шинели. Махорки ему отсыпал.
– Ты хорошо его хоть рассмотрел? – спросил Климантов. – Махорки он отсыпал… Ты отсыплешь, как же…
– Говорю, закрутки на три, может, четыре даже…
Поярков приказал своему заместителю старшему лейтенанту Чуеву отвести роту до опушки леса и сделать там получасовой привал.
– Давайте, ребята, у кого что есть, – сказал старший сержант Гречкин и вытащил из-за пазухи свой кисет.
Кто-то протянул непочатую пачку махорки, кто-то – кулек с печеньем, кто-то – банку рыбных консервов, кто-то – трофейные галеты. Откуда-то появился пустой «сидор», и посыпались туда и консервы, и махорка, и трофеи.
– Пошли, – кивнул Поярков Насибулину.
Тот протиснулся вперед, снял с плеча трофейный автомат и пошел следом за ротным.
Чернокутова Поярков нашел сразу. Он знал, где была ячейка Прохорова.
На самом дне траншеи в полной темноте сидели двое и о чем-то тихо переговаривались. Когда Поярков подошел, они, видимо заметив, как блеснули его ремни, вскочили, вытянулись.
– Чернокутов? Степан Никанорович? – спросил их Поярков, еще не понимая, который из них его бывший командир.
– Гриша! Ты?
Они обнялись.
– Не думал, что доведется повидаться, – сказал Чернокутов и вдруг спросил: – Кто ротой командует?
– Я.
– Это хорошо. А Блинов и Шубников? Как они?
– Убиты. Блинов три дня назад, а Шубников на прошлой неделе.
– Да… Хорошие были командиры. А кто же взводами командует? На первом взводе младший лейтенант, недавно прислали. А вторым и третьим – сержанты.
– Да, сильно вас тут… Завтра мы пойдем. Нас к вам в дивизию прикомандировали. Похоже, наступление намечается? А, Поярков? Что там в штабах судачат?
– Да, похоже, что-то будет.
– Вас-то во второй эшелон?
– Нет. Завтра обещали пополнить и – назад. Сутки, может, двое на отдых.
– Значит, наступление.
– Я рад, что вы живы, Степан Никанорович.
– А что нам сделается! – засмеялся Чернокутов. – Завтра вот хряпнем эту вашу деревню и дальше пойдем.
Долго поговорить не удалось. В траншее началось какое-то движение. Забегали взводные, проверяя людей.
Они попрощались. Поярков передал вещмешок с гостинцами. Сказал:
– Вот, товарищ старший лейтенант, это вам – от вашей третьей роты.
– Ну, за это спасибо. Передавайте всем привет. И это… пусть, если кто что держит… словом, не поминайте лихом.
На рассвете штрафники поднялись и пошли по затопленному туманом лугу в сторону деревенских крыш и печных труб, смутно видневшихся на фоне тусклого, еще не разгоревшегося горизонта.
Глава 11
Десёнка, Снопоть, Десна…
«Проявил себя мужественным, храбрым, стойко защищавшим социалистическую Родину…»
О чем рассказали наградные листы. Брёхов, Баранов, Имашев, Зуенко… «За отвагу», «За боевые заслуги». Горьковские, саратовские, тульские, сибиряки. 11-й ошб капитана Чухлатова. Атакуют штрафники
Глава эта будет необычной. Я намеренно нарушил в ней стиль повествования. Отступаю в сторону и даю волю документам, найденным в архивах. Тем более что они публикуются впервые.
Войдя в состав 10-й армии Западного фронта, 139-я стрелковая дивизия вступила в бой в районе севернее Кирова. Наступала в направлении на Латыши, Ковалёвку, Закрутое, Воронцов и далее на Дедово-Петровичи. За Дедово-Петровичами и рекой Снопоть вышла к той самой высоте, которую теперь называют Безымянной.
