Верный слуга Джилли, казалось, даже не услышал просьбу хозяина и продолжал говорить, словно его и не перебивали вовсе.
– Но чего же ваша светлость хочет, если ваша светлость исписывает восемь листов бумаги объявлением о предстоящей помолвке и все это оставляет на полу, где их и находит кто-то из низших слуг, которому до́лжно бы знать свое место, а не совать нос в дела вашей светлости.
– Что ж, это не так уж важно, – ответил герцог. – Насколько я понимаю, новость появится в завтрашней «Газетт», так что особого урона моя небрежность никому не нанесла.
Неттлбед устремил на герцога взгляд, исполненный глубокой укоризны, и начал раскладывать его одеяние.
– Кроме того, я ведь сам тебе все рассказал, – примирительным тоном напомнил слуге Джилли.
– Если бы я узнал об этом каким-то иным способом, ваша светлость, а не прямо из уст вашей светлости, я бы счел это весьма удивительным обстоятельством, – с неприступным видом заявил Неттлбед.
Герцог уже собрался было приступить к заглаживанию допущенного промаха, нанесшего тяжелый ущерб ранимой натуре Неттлбеда, как вдруг сообразил, что недовольство слуги можно обернуть себе на пользу. Исполняясь праведного негодования, Неттлбед обычно держался отстраненно. И хотя он продолжал скрупулезно выполнять все свои обязанности, от чрезмерной заботливости не оставалось и следа. Словом, было совсем нетрудно превратить его в старательного, однако безразличного с виду слугу, который немедленно является по малейшему зову, но никогда не придет, если его не позвать. Обычно герцог не допускал того, чтобы подобное положение вещей продолжалось сколько-нибудь долго, ведь Неттлбед умел весьма изощренно внушать ему чувство неловкости. Кроме того, Джилли не нравилось быть в плохих отношениях с теми, кто от него зависел. Откинувшись на подушки, он наблюдал за слугой из-под полуопущенных ресниц, отлично понимая, что Неттлбед готов пойти на мировую. Неттлбед только что любовно разложил на стуле синий городской сюртук и уже принялся наводить глянец на высоких сверкающих ботфортах. Герцог позволил ему закончить эту работу и даже дождался, пока слуга выберет подходящий жилет, прежде чем обратил внимание на его усердие.
Джилли, зевнув, поставил чашку и произнес:
– Я сегодня надену костюм для верховой езды.
В любой другой день столь капризное поведение хозяина, за которым Неттлбед ухаживал с тех пор, как ему исполнилось двенадцать лет, вызвало бы новые упреки из уст верного слуги. Более того, он бы подробно расспросил герцога о его планах и сообщил бы в конюшню, чтобы там срочно подготовили лошадь. Но сегодня Неттлбед плотно сжал губы и, не проронив ни слова, убрал городской костюм в шкаф.
Эта ужасная непривычная тишина длилась все время, затраченное слугой на туалет его светлости. Она была нарушена лишь однажды, когда Неттлбед подал герцогу сюртук черного цвета.
– Нет, не этот, – безразлично проронил Джилли. – Оливковый сюртук, что сшил для меня Скотт.
Неттлбед воспринял это как преднамеренную провокацию и весь раздулся от возмущения. Скотт, который шил форму капитану Уэйру и пользовался уважением среди военных, был невероятно модным портным, но отец герцога никогда и ничего у него не заказывал. Это означало, что оливковый сюртук Неттлбед не переносил на дух. Но он позволил себе лишь один критический взгляд на хозяина, прежде чем натянуто кивнул и отвернулся.
– Меня не будет целый день, – беспечно заявил герцог, – и я не знаю, когда вернусь. Ты мне сегодня не нужен, поэтому можешь заняться своими собственными делами.
Неттлбед снова поклонился, еще более холодно, и помог герцогу надеть «возмутительный» сюртук. Герцог натянул манжеты, поправил галстук, после чего спустился в комнату для завтраков, чувствуя себя своим собственным дедом, о котором до сих пор ходили легенды, как об очень суровом и требовательном хозяине, перед коим трепетали все домочадцы. Деду ничего не стоило грубо обругать слугу, случись тому чем-то не угодить старому герцогу.
Но жестокость Джилли достигла цели. Когда он решил вновь подняться наверх, в спальню, Неттлбеда нигде не было видно. Герцог подошел к шкафу и распахнул дверцу. Его взгляду предстали аккуратные стопки сорочек, сложенных на одной из полок. Их было так много, что его светлость усомнился в том, будто Неттлбед заметит хищение, если он возьмет несколько сорочек из каждой стопки. На всякий случай его светлость извлек из шкафа шесть сорочек и принялся разыскивать ночные рубашки и колпаки.
К тому времени как он определился с этой частью гардероба и добавил к ней несколько галстуков вкупе с другими необходимыми мелочами, гора одежды на кровати выросла до угрожающих размеров и Джилли устремил на нее горестный взгляд. С помощью нелюбопытного младшего лакея ему удалось раздобыть оберточную бумагу и моток бечевки, не вызвав при этом нежелательных расспросов. Но сейчас герцогу стало очевидно, что связать все эти вещи в аккуратный сверток будет крайне сложно. Он оказался прав. Когда же ему удалось достичь чего-то, напоминающего удовлетворительный результат, он раскраснелся и был близок к отчаянию. Глядя беспристрастным взглядом на этот узел, его светлость понял, что ему ни за что не покинуть дом с таким чудовищным свертком. Он также сообразил, что если как можно быстрее не сбежит, то, скорее всего, угодит в цепкие лапы капитана Белпера. При этой мысли Джилли охватил ужас, обостривший изобретательность молодого человека. Он срочно потребовал прислать ему его личного лакея, этого замечательного парня, которому была абсолютно безразлична судьба хозяина. Лакей появился на пороге комнаты, и герцог, небрежно махнув рукой в сторону узла, произнес:
– Фрэнсис, ты окажешь мне огромную услугу, если отнесешь этот сверток в квартиру капитана Уэйра и передашь его Рагби. Скажешь ему, что здесь… кое-какие вещи, которые я обещал прислать капитану Уэйру! Возможно, стоит передать капитану еще и записку?
– Очень хорошо, ваша светлость, – произнес Фрэнсис с безразличием, радующим ухо герцога.
Похоже, такое необычное поручение его нисколько не удивило.
Джилли извлек из кармана записную книжку, нашел карандаш и поспешно нацарапал записку следующего содержания:
«Гидеон, пусть этот узел полежит у тебя до вечера. Я к тебе сегодня зайду. Сэйл».
Он вырвал листок из блокнота, скрутил его в трубочку и отдал Фрэнсису.
– Еще одно, Фрэнсис, – робея, произнес герцог.
– Ваша светлость?
– Как ты думаешь, – с досадливой усмешкой поинтересовался Джилли, – тебе удастся покинуть дом таким образом, чтобы тебя не увидел ни Неттлбед, ни Борроудейл… ни… ни вообще кто-либо?
– Разумеется, ваша светлость, – невозмутимо откликнулся Фрэнсис.
– Спасибо, – с искренней благодарностью в голосе произнес герцог.
Он был бы немало удивлен, если бы смог прочитать мысли, роящиеся в голове лакея. Этот бесстрастный человек еще и года не провел в услужении у самого обходительного хозяина, которому ему доводилось служить. Но за это время герцог сумел пробудить в его душе наиживейшее участие. Мнение, которое парень, не стесняясь, излагал друзьям за кружкой эля, заключалось в том, что мир не рождал второго столь угнетенного человека, как маленький герцог. Кровь верного слуги закипала от негодования, когда он слышал, как издеваются над его светлостью старый Рыбий глаз и Толстомордый, не говоря уже о Твердозадом лорде, который и в одиночку способен свести паренька с ума. Поэтому, несмотря на обманчиво безразличный вид, Фрэнсису было ужасно любопытно, какую шалость затеял герцог. Он с наслаждением предвкушал возможность утереть нос и Рыбьему глазу и Толстомордому. Лакей с сожалением думал о том, что выучка не позволяет ему предложить хозяину дальнейшую помощь, которая могла бы ему потребоваться для того, чтобы провести упомянутых персонажей, а вместе с ними и весь остальной штат слуг.
