Когда герцог начал окончательно приходить в себя, ему было все еще больно открыть глаза или пошевелить головой, но к нему быстро возвращались все ощущения и он понял, что охватившую его тело слабость необходимо преодолеть. Он заставил себя приподнять веки, однако поморщился от ударившего в глаза света. Глазные яблоки невыносимо саднили, что-то холодное и мокрое лежало у него на лбу. Чей-то голос ободряюще произнес:
– Вот молодчина! Еще немножко, парень, и ты будешь в полном порядке! Сделай глоточек вот этого! Ну же, давай! Открывай пасть! Лучше такого живительного напитка ничего и быть не может. Мигом поставит тебя на ноги!
Чья-то рука скользнула ему под голову, слегка приподнимая ее над полом. Герцог подавил невольный стон и беспомощно глотнул огненное питье, которое поднесли к его губам. Он тут же поднял дрожащую руку в попытке оттолкнуть стакан.
– Сделай еще глоток и сразу станешь как новенький!
По опыту герцог знал, что спиртное лишь усугубляло его состояние во время периодически повторяющихся мигреней. В обволакивающем его мозг тумане он понимал только то, что у него дико болит голова.
– Нет, – из последних сил прошептал Джилли.
– Будь я проклят, если ты сейчас способен понимать, что идет тебе на пользу, – заметил мистер Шифнал, снова опуская герцога на пол.
– Воды! – прохрипел его светлость.
– Что ж, если ты так настаиваешь, пожалуйста, – хмыкнул мистер Шифнал. – Но я еще не слышал, чтобы эль Адама кому-нибудь навредил. Более того, мне придется все это выпить, чтобы налить тебе воды.
Он, без малейших затруднений исполнив свою угрозу, налил в стакан воды и опять приподнял голову герцога. Снова уложив его на грязный матрас, служивший его светлости постелью, Шифнал поднял подсвечник и внимательно всмотрелся в лицо узника.
– Должен признать, что смерть и та выглядит лучше, чем ты, – честно заявил он. – И все-таки мне не кажется, будто это путешествие ты закончишь вперед ногами. Что тебе сейчас не помешает, так это прикрыть свои зенки и немного подрыхнуть.
Герцог с облегчением выполнил такую рекомендацию, потому что крохотный огонек свечи больно бил его по глазам. Мистер Шифнал укрыл Джилли старым одеялом из лошадиной шерсти и ушел, оставив его в полной темноте. Герцог уснул, потом проснулся и снова уснул.
Когда он окончательно очнулся от сна, то ощутил, что чувствует себя значительно лучше, хотя его голова на комковатой подушке, издающей неприятный запах грязи и плесени, все еще болела. С отвращением пошевелившись, герцог обнаружил, что болит у него преимущественно затылок. Подняв руку, он осторожно ощупал голову. Одновременно вспомнил, что любовался фейерверком на хитчинской ярмарке и должен был присматривать за Белиндой и Томом. Но он явно был не на ярмарке. Честно говоря, он вообще не понимал, где находится. Единственное, что для него прояснилось, так это то, что он одет и лежит на очень жесткой кровати. Джилли вытянул руку, надеясь в темноте нащупать какой-нибудь знакомый предмет, и наткнулся пальцами на холодные каменные плиты. Это заставило его предположить, что лежит он, видимо, на полу. Затем он нащупал закругленные бока глиняного кувшина и несколько мгновений не мог думать ни о чем, кроме иссушающей его жажды. Борясь с тошнотой, головокружением и необъяснимой слабостью, герцог привстал на локте. Ему пришлось приложить немало усилий, но он все же приподнял кувшин, который оказался наполовину наполненным водой. Герцог припал к краю кувшина и, когда понял, что пить больше не может, снял повязку со лба и обмакнул ее в воду. Снова обвязав пылающую огнем голову, он сумел, хотя и с большим трудом, сосредоточиться на том, что с ним произошло.
Фейерверк и толстая женщина, которой он уступил место… Это Джилли помнил достаточно отчетливо. Он выбрался из толпы, и кто-то заговорил с ним. Аккуратный мужчина в поношенном костюме для верховой езды, которого он принял за конюха и который… Вспышка озарения заставила его светлость невольно напрячься всем телом, потому что он вспомнил первые слова этого человека: «Милорд герцог!» Они застали его врасплох. Он инстинктивно обернулся. Он даже оказался настолько глуп, что пошел за незнакомым человеком в тень палаток. Такая откровенная ловушка, и он попался в нее, будто сосунок, коим, в общем-то, и являлся.
Разъярившись от собственной глупости, герцог едва сдерживал рыдания. Как же будет насмехаться над ним Гидеон, если когда-нибудь ему станет известно об этом! Затем его светлости пришла в голову довольно неприятная мысль, что всем может быть вовсе не до смеха. Кто-то его узнал и похитил. Герцог был не настолько неопытен, чтобы не осознавать: цена его свободы, скорее всего, будет очень высокой. А поскольку он позаботился о том, чтобы никто не знал, где он находится, надеяться на спасение не приходилось. Мэтью известно, что он поехал в Балдок. Гидеон тоже узнает об этом, потому что он припомнил, что написал кузену письмо из «Белой лошади». Но ни один из них не мог узнать, что он уехал в Хитчин, а когда их начнет волновать его продолжительное отсутствие, окажется слишком поздно. У герцога не было желания выплачивать гигантский выкуп, и тем более ему не хотелось иметь дело с упреками родственников. Однако не сидеть же ему в темноте до конца своих дней? – задавался он вопросом. Если он начнет упрямиться, похитители смогут заморить его голодом или прибегнуть к более суровым мерам. Джилли пребывал в их полной власти и еще никогда в жизни так страстно не желал увидеть Неттлбеда, Чигвелла или даже лорда Лайонела. Но ни по одному из них он не тосковал так, как по Гидеону, который, вне всякого сомнения, легко вытащил бы его из этой жуткой истории.
Герцог был болен и беспомощен, отчего чувствовал себя маленьким ребенком, и это чувство казалось ему невероятно унизительным. Чтобы избавиться от ощущения столь мучительной беспомощности, ему пришлось отругать себя так же сурово, как это порой делал лорд Лайонел. Джилли показалось, будто прошла целая вечность, прежде чем он услышал шаги. Кто-то спускался по скрипучей лестнице. Полоска света указала герцогу, где находится дверь его темницы. Он обнаружил, что интуитивно весь подобрался, и покраснел в темноте. Усилием воли заставил себя расслабиться и сделать вид, будто совершенно спокоен. Теперь ничто не выдавало терзающей его тревоги. Да, он оказался сосунком. Но, кроме того, он еще был Уэйром и Сэйлом, поэтому не имел права доставлять обычному преступнику такое удовольствие, как лицезрение перепуганного герцога Сэйла.
Дверь отворилась, и вошел мистер Шифнал с дымящейся миской в руках и фонарем, покачивающимся на запястье. Герцог, немедленно его узнав, также вспомнил, что именно он много часов назад поил его чем-то очень крепким. Подложив левую руку под голову, его светлость спокойно глядел на своего тюремщика.
Мистер Шифнал поставил лампу на пол возле головы герцога и внимательно на него посмотрел.
– Вот молодец! – жизнерадостно воскликнул он. – В какой-то момент, дружище, я уж решил, что тебе конец. Но нет ничего лучше рома, если надо поставить на ноги парня, которого огрели дубиной. Ну, тебя, конечно, скорее погладили, чем двинули по-настоящему. Однако я все равно сомневаюсь, что это пошло тебе на пользу. Я тут принес немного баланды, потому как уж больно плох ты был. Если бы ты сел, то, может, смог бы поесть, что скажешь?
