Дешевле и быстрее всего можно было сделать чокеры и пояса из блестящего черного и золотого бисера, которые я потом продавала школьным подругам. Я устроила в своей спальне небольшую мастерскую. Швейная машинка постоянно стояла в углу у окна, а вырученные деньги я хранила в старой банке из-под «Нескафе», которую прятала под кроватью. Мне всегда хотелось открыть собственный магазин одежды. Я мечтала о том, как уеду из дома и займусь бизнесом. Я чувствовала себя пленницей своей семьи и стремилась стать хозяйкой своей жизни. Разве не это приносит счастье? Не полная самостоятельность?
Я больше не хотела финансово зависеть от родителей, поэтому в восемнадцать лет уехала из дома и стала жить с бойфрендом-электриком. Мама немедленно невзлюбила его за руки, покрытые тату. А мне не терпелось выйти в широкий мир. Там я могла не бояться того, что люди скажут о моей семье, о Беллс, о нашем замкнутом существовании. Я стремилась начать собственную жизнь и добиться в ней успеха, с родителями или без них.
– Не прикасайся к одежде, – наказываю я Беллс, протянув ей булочку с черникой, завернутую в белую салфетку. Я заглянула к Эдди в гастроном, чтобы купить нам что-нибудь на завтрак. С этого дня мой план состоит в том, чтобы как можно реже видеться с Сэмом. Мне кажется, что если смогу продержаться остаток этих двух недель без новых неприятностей, тогда мы с ним восстановим прежние отношения. Пока что испорчена только одна покерная ночь, и Сэм это переживет. Скорее всего.
– Не прикасайся к одежде. – Она снова закашливается.
– Хорошо. – Я сажусь за свой большой деревянный письменный стол, стоящий по диагонали в углу бутика. Под стеклом лежат черно-белые фотографии нашего недавнего фэшн-шоу. Я напоминаю Беллс, чтобы она не трогала банкомат. – И не спрашивай у посетителей, богатые ли они и сколько им лет, о’кей?
– Да, Кэти, правильно. – Беллс послушно кивает.
– И не ходи с кофе возле платьев, – продолжаю я.
– Не ходи с кофе.
– Не комментируй, как люди одеты или на кого они похожи. Тот лысый бедняга, вероятно, очень переживает, что у него нет волос. Не здоровайся с покупателями три раза подряд. Прилично здороваться один раз, – поясняю я. – Но ладно, этого достаточно.
Она начинает раскачиваться. Она всегда так делает, когда нервничает или возбуждена.
– Так что я тебе сказала? – спрашиваю я, желая убедиться, что она меня слушает, а не просто бездумно повторяет мои слова. Сказанное не всегда доходит до ее сознания, а если доходит, то она моментально все забывает.
– Не говорить «привет», Кэти, не отвечать на телефон. Это ты отвечаешь. – Она бросает взгляд мне через плечо и машет руками.
Я оборачиваюсь и вижу за окном мистера Викерса. У него в руках зонтик с рукояткой в форме утки.
– Привет, мистер Викерс! – кричит Беллс. Он нерешительно машет в ответ.
Я хватаю ее за руку и не позволяю открыть дверь.
– Беллс, я не хочу, чтобы он торчал в бутике.
Она вырывается.
– Мне нравится мистер Викерс.
– Беллс, – повышаю я голос, – пожалуйста, не серди меня.
Она грустно смотрит ему вслед.
– Бедный мистер Викерс. Мистер Викерс хороший.
– Я знаю, но мне надо заниматься делом. – Тут я замечаю, как к бутику приближаются Генриетта и ее мать, и поскорее поворачиваюсь к Беллс. – Знаешь что? Поднимись наверх и начни распаковывать коробки. Это будет такая хорошая помощь, – говорю я ей, толкая ее наверх, словно куклу. – Только сначала вымой руки. – Я подвожу ее к раковине. – Вот эти коробки. Тут черные майки. – Я показываю на четыре коричневые коробки, стоящие в углу. – Распакуй их и только потом спустишься вниз. Спасибо.
Я даже не дожидаюсь ее ответа.
Честно признаться, я просто не хочу, чтобы Беллс отпугивала моих клиентов.
Покупатели приходят и уходят. За утро у меня две успешные продажи. Генриетта купила два платья и три топа, пока ее мать сидела в шезлонге и пила кофе чашку за чашкой, сдобрив его маленькой бутылочкой ликера «Бейлис», которую она извлекла из сумочки.
Беллс ведет себя необычайно тихо. Я радуюсь. Пожалуй, надо угостить ее быстрым ланчем. Я обнаруживаю ее сидящей на полу. Вокруг валяются футболки.
– Беллс, что ты наделала? – восклицаю я, опускаюсь рядом с ней на колени и беру в руки одну из черных футболок с маленьким красным сердечком на груди. Я-то думала, что могу доверить ей хлопковые футболки. Что она могла с ними натворить?
– Я распаковываю рубашки, – говорит она без всякого интереса и начинает кашлять. Неужели не видит, как я рассердилась? Я открываю рот, но не нахожу слов.
– Сколько ты сделала? – наконец шепчу я в отчаянии, подбирая отрезанные ею бирки, которые теперь похожи на шелковые лотерейные билетики, рассеянные по полу. – Люди покупают футболки из-за этих вот бирок. Они фирменные, от французского дизайнера. – Я чувствую, что не могу даже глядеть на Беллс – боясь, что ударю ее. – О чем ты думала, отрезая их?
Беллс встает.
– Больше ничего не трогай, ты слышишь меня? Оставь все так, как есть.
– Помочь Кэти. Ты сказала все распаковать?
– Нет! Оставь все. Если ты дотронешься до чего-нибудь, я ужасно рассержусь. Зачем ты их отрезала? Разве я велела тебе отрезать бирки? Ты тупая, тупая девочка! – Я ору на нее, почти в слезах. Я просто перестала владеть собой. Папа, мама, пожалуйста, возвращайтесь! Я больше не могу. Вы правы, я ужасно плохая сестра.
– Не тупая, Кэти. Не тупая. – Беллс выбегает из комнатки.
Я смотрю на кучу маек, слишком парализованная, чтобы что-то предпринять. Остается только мечтать, чтобы бирки волшебным образом вернулись на свое место. Внизу хлопает дверь, надо взять себя в руки и встретить следующего покупателя.
– Здравствуйте, – говорю я, направляясь к высокому, стройному мужчине.
– Привет, я ищу подарок. Может, вы мне поможете?
– Где Беллс? – спохватываюсь я.
– Простите? – озадаченно спрашивает он. – Кто такая Беллс?
– Моя сестра. Вы видели, что кто-то выбежал отсюда на улицу? – Мой голос звенит от страха.
– Нет, никого. – Он качает головой.
– Вы можете зайти позже? – Я подталкиваю его к двери.
– Эй! – протестует он, упираясь. – Я пришел сюда специально, чтобы купить кузине подарок ко дню рождения. Подождите, мы с вами ведь уже встречались? В «Сэйнсбери»?
– Правда? Слушайте, моя сестра…
– Та самая, которая спрашивала, сколько мне лет? Я помню ее.
– Да, она убежала. – Я закрываю за собой дверь и тут же соображаю, что мне нужны ключи, чтобы ее запереть. – Ой, господи, ой, господи, – причитаю я, возвращаюсь в бутик и хватаю с кресла свою сумочку. Сую в нее руку, надеясь ухватить ключи. Вместо этого нащупываю ингалятор и швыряю его на пол. Следом летит пудреница. Почему я всегда достаю из сумки все, кроме ключей от бутика?
