– На подиуме Изабель Флетчер представляет футбольную майку, покрытую значками клуба «Манчестер Юнайтед». – Я прислоняюсь к стене. – Ты еще не сварилась? – удивляюсь я, наблюдая, как Беллс снимает с себя еще один слой. Она словно русская деревянная кукла – матрешка. Удивляюсь, как она еще может двигаться. – Беллс, ведь лето. А ты одета так, словно едешь в Сибирь.
– Мне холодно, – ворчит она, снимая с себя очередной топ, дырчатую безрукавку с несвежим запахом. Надо ее выбросить, отмечаю я, а сама в шутку начинаю храпеть.
– Хаха, Кэти, очень смешно, – говорит она, покачиваясь.
Я замечаю остроконечные туфли продавщицы. Она тихонько заглядывает за занавеску и тут же отходит, увидев, что я пытаюсь надеть на Беллс жакет. Он не сходится у нее на груди. У Беллс при ее росте большая грудь. Природа щедро компенсировала ей другие недостатки. Вот если бы мы могли поменяться с сестрой. Я бы отдала ей часть своего роста – у меня пять футов и девять с половиной дюймов, а она мне часть груди – у меня жалкие 34B.
– Ты помнишь, как мама щекотала нам подмышки после купания? – говорю я, машинально расстегивая ее жакет. Я вспомнила, как одевала и раздевала Беллс в детстве. – Ой, Беллс, извини, – тут же спохватываюсь и делаю шаг назад. – Извини.
– Ничего, Кэти. Ты помогаешь мне, – кивает она. – Ты Королева моды.
Я радостно улыбаюсь.
– Знаешь, я думаю, что жакет слишком мал. Если хочешь, я посмотрю, есть ли у них такой же на размер больше, либо попробуем другой цвет.
– К сожалению, у нас ничего нет, – громко произносит из-за занавески продавщица. Я выхожу из кабинки. Она напоминает мне охранника.
– Простите, чего у вас нет? – спрашиваю я.
– У нас только такой цвет, который вы выбрали. – Она закусывает губу и отворачивается. Если бы в этом магазине была кладовая, мы оказались бы там. Я вдруг понимаю, что я не лучше, чем эта девица. Она хочет как можно скорее выставить нас за дверь, чтобы мы не отпугивали потенциальных покупателей. Как грустно. Мне стыдно, но я, кажется, увидела себя в зеркале.
– Неужели? Но я точно видела жакет другого цвета. – Я направляюсь к стойке. Да, вот другие жакеты, четырех цветов и фасонов. Я снимаю один из них с плечиков и нарочно прохожу мимо продавщицы. – Вот, надень, Беллс.
Я слышу, что вошли новые покупатели.
– Вам помочь, или вы сами посмотрите? – спрашивает их сладкий голос.
Жакет нормально застегивается. Я выпрямляюсь и велю Беллс выйти из кабинки.
– Ты выглядишь мило, – хвалю я. Мы встаем позади девушки с пшеничными волосами и в бледно-голубых джинсах. Она встает в позы перед зеркалом и прикладывает к себе черное платье. Ее бойфренд сидит в углу магазина и читает FHM
[4]. Беллс пробирается вперед, пытаясь увидеть себя в зеркале. Девушка вежливо отходит, и я благодарю ее. Подол юбки волочится за Беллс, словно поезд. Но оттенок очень удачный, он подчеркивает зеленый цвет ее глаз. Всякий раз, глядя в них, я вспоминаю маму. Беллс делает еще один шаг, и тут раздается треск рвущегося материала. Я тут же запихиваю ее в кабинку и смотрю, в чем дело. Оторвалась часть подола.
– Вот черт! – бормочу я. – Черт.
– Это черное платье просто сказка, – щебечет продавщица в другом конце торгового зала. – Превосходное пополнение вашего гардероба. Вы не пожалеете, если купите.
– Черт, – громко повторяет Беллс.
– Тссс! – говорю я, услышав приближавшиеся к нам шаги. – Быстро одевайся. – Я кошусь на кучу одежды. Когда Беллс будет готова, мы подойдем к кассе. Я скажу девушке, что произошло, и куплю юбку. Дома я починю ее.
– Вы будете это брать? – спрашивает она.
– Ты замужем? – вмешивается Беллс. – У тебя дети есть? – Она делает шаг вперед и протягивает продавщице руку. Я замечаю в ее руке ту электрическую игрушку. Я хочу остановить ее, но передумываю, увидев лицо девицы.
– О боже! – вопит она и отшатывается, в ужасе отдернув наманикюренную руку. Беллс в восторге наклоняется вперед, а я улыбаюсь. Девица с отвращением смотрит на нас обеих. – Что с ней такое? – цедит она сквозь зубы, глядя прямо на меня. – Она сумасшедшая или что?
– Ее, – четко выговариваю я, – зовут Беллс. Если у вас есть вопрос, спросите ее.
– Я родилась с расщелиной нёба и губы и умственной отсталостью, – сообщает Беллс, как всегда учила ее мама. Я словно услышала ее голос: «Если кто-то тебя спросит, так прямо и говори. Тебе нечего стыдиться».
– Вы берете юбку? – интересуется продавщица, не глядя на Беллс. Ей явно не интересно.
– К сожалению, она рваная, так что нет, благодарю, – заявляю я, сама не веря, что эти слова исходят из моих уст. – Нам не интересно брать бракованный товар, – продолжаю я, смакуя теперь каждое слово. Продавщица хватает юбку.
– Я уверена, что она была целая… – растерянно бормочет она.
– Вы всегда можете продать ее, сбавив цену, – надменно советую я.
– Вы не очень приятная леди, – говорит Беллс. Я выхожу из магазина, держа сестру за руку. – Не очень приятная леди, – повторяет она, качая головой. – Кэти, она не очень приятная леди.
– Нет, совсем не приятная.
Мы заходим с Беллс в ресторан на ланч. Я заказываю бокал вина и диетическую коку.
– Хватит магазинов, Кэти, – говорит Беллс.
Мы так и не нашли для нее наряд, но я решаю не сдаваться. Главное, что мы сплотились благодаря этой угрюмой продавщице. Как хорошо мы дали ей отпор! Какое она скривила лицо! Пока Беллс разглядывает меню, я наблюдаю за ней. Она так и не сказала ни слова об утреннем взрыве Сэма. Интересно, о чем она теперь думает? Утром она выглядела такой обиженной, такой беззащитной.
Почему я не говорила о ней Сэму? Пожалуй, причина простая. Мы рассказываем своим друзьям о комфортных вещах, которыми гордимся. Мне нравилось делить с Сэмом хорошие события, мне нравился гламурный мир, который мы вместе создали. Сэм – мажор из Сити; Кэти – женщина из бизнеса. В таком сценарии мало места для несовершенства. Зачем рассказывать ему про Беллс, если я чувствовала себя такой виноватой в том, что игнорировала ее письма, что я никчемная сестра, что я так сильно ненавидела ее в детстве, ведь она отобрала у меня внимание родителей? Что я делала всякие глупости, чтобы вернуть его? Разговор о Беллс вызывал много воспоминаний, которые мне хотелось стереть. Он питал разъедающее душу ощущение вины. Но я понимала, что ни одна из этих причин не может меня оправдать. Сэм прав.
– Беллс, вот ты слышала сегодня утром…
– Тебе стыдно.
– Мне жаль, Беллс, очень жаль. Давай начнем все сначала? Ты будешь со мной в Лондоне еще неделю, и я очень хочу все исправить. – Нет, мне было очень неловко, когда Беллс говорила «привет» всему, что движется; когда она спрашивала человека, почему у него нет волос или почему у него «только одна нога». Любому было бы неловко, не так ли? – Беллс, я зря не рассказала Сэму про тебя, я не знаю, почему я этого не сделала. Просто это одна из вещей, которые ты делаешь или не делаешь, а потом жалеешь и хочешь открутить назад время.
