Некоторое время из круга не раздается ни звука.
— Чуть подтянуть, ваше превосходительство!
— Закрепили… Время!.. Сколько прошло?!.
— Четыре минуты тридцать шесть… Сорок секунд, ваше превосходительство! — Тарасюк явно чуток тупит.
— Итак! — Генеральская фуражка наконец показывается из-под черных папах. — Я крепил четыре с половиной минуты… — Мрачно сплевывает на землю, задумываясь. — Норма для установки — три!.. — Извлекает из гимнастерки белоснежный платок, вытирая руки. — Три минуты!.. Ни секундой больше!
— Но, ва-а-аше превосходительство… — голос того юнца, кому генерал бросал клин. Подхожу чуть ближе — точно, тот самый. Скептически качает головой, не веря.
— Отставить разговоры!.. Каждая лишняя секунда, запомни это, как «Отче наш»… — Мищенко подходит в упор к зарвавшемуся юнцу, одергивая на том башлык. — Жизнь твоя, дурень, да твоих товарищей!..
Кто-то из задних молча отвешивает увесистый подзатыльник выскочке. Папаха слетает наземь…
— Разошлись!.. Отойти на сорок сажен от путей… Тарасюк, бери лошадь — скачи к паровозу. Скажешь, как договаривались: толкнуть вагоны, чуть разогнать… Машинисту сразу встать. И не дальше того сарая! — указывает на ветхое строение. — Шустрей, шустрей, родимый! — подгоняет генерал чуть ошалевшего ефрейтора.
Когда тот пробегает мимо, тяжко дыша, я с удивлением замечаю на груди серебряный крест… Похоже, все они тут… Бывалые! Даже тормоз-Тарасюк.
Долгий басовитый звук гудка возвещает о том, что второй за день эксперимент по внедрению диверсионного оружия будущего начался. Видно, как паровоз медленно подходит к платформам, чуть подталкивая их, и те нехотя сдвигаются с места… Вот они уже довольно резво катят с небольшого уклона, зримо набирая скорость, подкатывают к обозначенному сараю, проезжая его…
Что-то явно идет не так, и разговоры вокруг мгновенно смолкают. Проехав сарай, паровоз не тормозит, как должен, отделившись от толкаемого груза, а словно привязанный к нему, продолжает нестись вместе с ним к роковой точке.
Протяжный гудок…
Мелькает знакомая белая гимнастерка, раздается истеричное лошадиное ржание…
— Ваше превосходительство, куда?!. — Кто-то из казаков опрометью бежит к лошадям. — Убьетесь!.. Хлопцы, скорей за йенералом!..
Пришпоривая лошадь и обдавая все вокруг брызгами грязи, Мищенко в одиночестве скачет вдоль полотна навстречу неумолимо набирающему ход поезду. Вдогонку, метрах в двадцати позади, низко пригнувшись, несутся трое казаков. Видно, как от задней части состава отделяется человек, падая и катясь по насыпи. Поравнявшись с паровозом, генерал резко осаживает коня, разворачивая его вслед, что-то отчаянно крича в кабину.
— …гай! Прыгай, те грю, с-сучий потрох!.. — доносится сквозь стук колес. — Убью!..
Из задней надстройки появляется человеческая фигурка, маша в ответ рукой и что-то крича в ответ…
Разогнавшийся поезд уже в паре сотен метров от клина, казаки, проскочив генерала и остановившись, лишь бессильно наблюдают за происходящим, не в силах что-либо предпринять.
Поравнявшись с фигурой машиниста, Мищенко уверенно хватает того за ворот и в последнее мгновение с силой сдергивает вниз, перекидывая бедолагу через седло. Пригнувшись к лошадиной шее, резко осаживает скакуна.
В следующую секунду состав подбрасывает на дыбы, будто он игрушечный… Страшный скрежет вперемешку с грохотом рвет барабанные перепонки, и мне кажется, что сама земля в этот миг слетела с небесной оси. То, что пару мгновений назад звалось железнодорожными платформами, вмиг превращается в жуткое, усыпанное грязью и песком месиво. Корежась и наползая друг на друга в каком-то невероятном, диком в своей разрушительной природе хаосе…
Последним на препятствие налетает паровоз — словно на фотографии становится видна его верхняя проекция: блестящий от черной краски цилиндрический корпус, прямоугольник основания… Даже круг дымовой трубы сверху отпечатывается в глазах, будто это лишь обыкновенная, повернутая к наблюдателю боком моделька…
Страшный лязг, шипение, грохот от сминающегося под тяжестью удара металла и рвущихся заклепок…
Искореженная груда на земле, только что бывшая небольшим поездом из трех платформ, притягивает, словно магнит. Будто завороженный, я никак не могу оторвать взгляда от этой картины торжества разрушения. С трудом стряхнув наваждение, все же оборачиваюсь: оказывается, зрелище поражает не только меня. Казаки застыли, будто фигуры в музее мадам Тюссо, молча поразевав рты.
— Да уж… — Знакомый, поразительно спокойный для ситуации голос рядом. — А достанется мне от Николая Петровича, ой, как достанется… — Мищенко не торопясь спешивается, беря лошадь под уздцы. — Красота, господин поручик! Браво вашему знакомому! — Генерал прячет в усах довольную улыбку, дружески подмигивая. — Шав?..
— …гулидзе… — механически добавляю я, все еще не придя в себя окончательно.
— Именно, — согласно кивает тот.
Нет, я, конечно, немало повидал в своем времени, да и в этом пришлось хлебнуть лиха… Но чтобы вот так безмятежно улыбаться, лично вытащив на ходу машиниста и сгубив целый паровоз минуту назад… Который, почему-то думается, совсем недешев, и люлей от Линевича будет еще каких… Это дорогого стоит, Павел Иванович! Ты и впрямь легенда, как о тебе пишут историки.
— Наверняка сработает эффективней, если размещать устройство на повороте… Поможет сила инерции… — размышляет вслух Мищенко, теребя седой ус. — Хотя куда уж эффективней, ей-богу… — Оборачиваясь, вдруг резко свистит: — Построиться!.. Шустрей!
Пока пластуны бодро выстраиваются в две шеренги, на ум приходит еще кое-что.
— Еще момент, ваше превосходительство… — вполголоса окликаю я генерала.
— Да?
— После первых двух-трех случаев схода с рельсов поездов, вероятнее всего, японцы начнут пускать перед ними дрезину с солдатами… Возможно, не одну. — Морща лоб, перебираю в памяти все когда-либо прочитанное мной о партизанах в Великую Отечественную.
Мищенко берет меня под руку, отводя чуть в сторону:
— Вот как? Хотя… Это логично… — Глубоко задумывается. — Странно, ведь напрашивается само собой! Я бы так и поступил на их месте… А вы голова, господин поручик! И что предлагаете? — с интересом смотрит он.
Вот почему ты не Рожественский и даже не Линевич, Павел Иванович Мищенко? Отчего несправедливая судьба самых толковых и умных людей всегда оставляет на вторых ролях? Либо торопливо вычеркивает из мейнстрима, как адмирала Макарова или того же Столыпина? Ведь таких гор можно наворотить с вами… Это карма исключительно России, или везде так?..
— Предлагаю довести время на установку клина до кратчайшего минимума, ваше превосходительство, — оглядываюсь я на дымящиеся останки паровоза. — Там, где я… — прикусываю язык. — В общем, мой знакомый устанавливал его за две минуты.
