— Лежать тама!..
Сквозь крики до меня долетает отчаянный голос Ильи:
— …Да наши мы… Пусти, говорю!..
— Огня!.. Огня сюды!..
Вспышка спички сверху. Зажегший ее нагибается ко мне, свешиваясь с лошади и поднося пламя ближе. Из темноты выступает всклокоченная борода, видна черная папаха…
— Офицер!.. — хриплый голос заставляет замолчать окружающих.
— Звание его?.. — это уже некто с командирскими нотками.
Огонь подбирается совсем близко и, чуть потрепетав, гаснет, дорвавшись до грязных, мозолистых пальцев:
— Поручик пехотный…
Кто-то грузный спрыгивает на землю, осторожно подхватывая меня под мышки.
— Раненый он!.. — Голос Ильи звучит в наступившей тишине совсем рядом. — Из енеральского штаба, поручик… Павло Иванович лично приказали в лазарет доставить, а там японец… — Еще одни руки, на сей раз моего урядника, помогают мне встать на ноги.
— Пошто стреляли? — вступает в разговор человек с командными интонациями. Отчего-то его голос кажется мне очень знакомым… Не могу вспомнить, где его слышал…
Зачем?.. Сейчас… Дай, гад, прийти в себя… С трудом откашливаясь, сплевываю несколько раз пыль, которой полон рот. Нашарив рукой ближайшее четвероногое, хватаюсь за часть сбруи, удерживаясь на ногах. Теперь можно и спросить…
— Почему не с отрядом? — собрав воедино все силы, придаю голосу уверенность. — Почему вне боя? Кто будете?..
После небольшой заминки отвечает тот, что кажется мне знакомым:
— Фланговый дозорный взвод… В охранении отряда.
Фланговый дозорный взвод?!. С того краю, как понимаю, откуда напала японская пехота?! А ты не прихренел ли, а? Кто ты там есть, а?..
Кулаки сжимаются сами собой. Фигура говорящего высоко от меня, на лошади, и мне не достать…
— С кем имею честь?.. — Разум все же заставляет сдержать эмоции. Не здесь, Слава. Не сейчас… Сперва нагнать наших. Не брать же под арест главу профукавшего япов дозора прямо тут, на глазах его людей… Успеется.
— Подъесаул второй казачьей сотни Первого Верхнеудинского полка Ульянов, Владимир… — Если бы не темнота, видели бы вы все, как я вздрагиваю. — …Денисович! — Мой облегченный вздох. — Господин поручик… Вы?..
— Адъютант его превосходительства генерал-лейтенанта Мищенко, Павла Ивановича. Член штаба Маньчжурской армии поручик Смирнов, Вячеслав Викторович, — по слогам чеканю я в ответ Ульянову.
Произнося эти слова, я скорей ощущаю, чем вижу в темноте, как свободное пространство вокруг наглядно увеличивается… Да, а вы чего хотели? Кто там меня пинком уложил, а?..
И, наконец, при слове «подъесаул» до меня доходит, где я мог слышать тот голос. Перед глазами встает тяжелый, ненавидящий взгляд. Напротив — белое как мел лицо японского офицера. Что через пару мгновений покончит с собой жуткой, мучительной смертью… М-да, повезло со спутником!.. Судьба?
— Наличие людей в подчинении, господин подъесаул? — Я, как могу, произношу эту фразу крайне официально. Выделяя обращение «господин». Главный по должности тут я. Ну, проглотишь?.. Ожидая реакции, я с вызовом выпрямляюсь.
После секундной паузы тот с трудом выдавливает:
— Неполный взвод… Полтора десятка душ, господин… Поручик!..
А ты-то тоже меня признал, подъесаул… Как пить дать, узнал… По голосу слышу. Впрочем, это дело не мое…
Молчание вокруг явно в мою пользу. Терять которой нельзя… Никак нельзя — преодолевая слабость, я подымаю голову, оглядываясь. Лиц не видно, но могу догадаться и так: угрюмо притихшие казаки ждут, что им скажу я. Потому что их командир…
— По этой дороге не пойдем, была отрезана японцами четверть часа назад… — Мой голос звучит все уверенней. — Карта… Господин подъесаул, имеется?
Звуков боя не слышно уже с четверть часа. Смолк грохот артиллерии, растворились вдали последние винтовочные выстрелы. Почти тишина, нарушаемая изредка глухим криком неведомой ночной птицы. Таким одиноким и надрывным, что при его звуке невольно начинает щемить сердце…
Странное ощущение… Будто все вокруг происходит вроде бы и не со мной. Как, читая иногда книгу, вдруг ловишь себя на мысли, что начинаешь проживать жизнь описываемого персонажа: думать его мыслями, чувствовать его эмоции. Холодеть от страха вместе с ним и испытывать ликование от радости победы. Только… Всегда знаешь, что стоит лишь отложить чтиво в сторону — вновь попадешь в привычную атмосферу вокруг: выйдешь покурить на балкон, встанешь к дверям вагона на нужной станции метрополитена, дойдешь до туалета с фарфоровым унитазом, в конце концов…
Скрипнет балконная дверь в зале, привычно ударит по глазам электрический свет платформы, фыркнет недовольно сонная жена, проснувшись от звука слива воды… И сгинет в небытие крохотный русский отрядик в семнадцать душ. Затерянный где-то посреди Маньчжурии и находящийся под твоим, твою мать, руководством. И тебе решать: вернуться к своим солдатам — или пусть подождут, родимые. До завтрашнего утра или до следующей поездки в метрополитене. А то и… Как повезет, в общем.
Встряхиваю головой, прогоняя очередное мыслеблудие. Оглядываюсь: вокруг угадываются силуэты тех, кого я и именно я должен привести к своим. Домой, если так угодно. К своему отряду.
Карта у подъесаула нашлась. Мятая, весьма условная, но даже с обозначениями ландшафта, и — весьма ничего себе. От руки, но разборчиво даже для меня на ней начертаны названия населенных пунктов, и жирным пятном обозначена наша конечная цель — Мукден.
Пока я с трудом, при свете спичек, пытаюсь сделать умный вид и вникнуть в непростую картографическую обстановку, выручает мой старый знакомый:
— Атаковали отряд из деревушки Сандяцзы, судя по всему. Его превосходительство либо повел отряд на прорыв в лоб, что вряд ли, либо… Либо пошел в обход вот здесь… Учитывая, что стрельбы не слыхать…
Отдающее перегаром дыхание Ульянова приближается вплотную, и грубый ногтевой нарост прочерчивает линию слева от деревушки.
— …Таким образом, коли дорога отрезана, нагонять выходящий к городу отряд следует тут… — Палец подъесаула ложится на точку с диковинным названием «Какуантэ».
И «Сандяцзы» и «Какуантэ» вызывают в моей и без того замутненной голове очередной приступ боли. Меньше всего на свете я готов воспринимать подобные языковые ловушки после контузии. Китайцы, чтоб их с их речью…
Тем не менее что-то мне здесь не нравится. В очередной раз чиркнув спичкой, сощуриваюсь, наклоняясь ближе.
— Почему не через… Падязу? — с трудом разбираю я очередную языколомку. На бумаге отчетливо прорисованы две дороги, одна из которых лежит в обход деревни, проходя верстах в трех от нее.
— Занята… Японцами. — Ульянов почему-то выдавливает из себя эти слова. Очень тихо, почти прошептав. Что такое?..
