Немилосердная тряска под пятой точкой, неизбежный пережиток прошлого — булыжные мостовые — это адское пыточное изобретение. На всякий, очевидно, случай конвой крепко держит меня под руки, дыша в самое лицо. И если левый жандарм пахнет более-менее пристойно, то от правого конкретно несет луком и стойким вчерашним перегаром. Разумеется, в одной из крайних стадий его, жандармского, пищеварения. Хрен с ним, от меня разит не меньше наверняка. В последний раз баню я посещал, еще служа при штабе, так что…
Худо-бедно, но в расположении Владивостока я хоть с трудом, но ориентируюсь, и маршрут вполне могу отследить: едем в сторону центра города, почти все время вдоль берега. Мимо мелькают портовые конторы, затем — основательно выстроенные морские склады. Адмиральская пристань… Сквозь прорехи в строениях на пару секунд сверкает синим — вот оно, море! Не обращая внимания на жандармов, я выгибаюсь вперед, в надежде разглядеть корабли. Вот и они! Отчетливо виден характерно высокий «Ослябя» — стоит под небольшими парами, из труб курится легкий дымок. Чуть дальше — такие дорогие мне броники, но опознать не успеваю: пролетка сворачивает, оставляя родные сердцу силуэты позади. Жаль-то как…
Когда проезжаем мимо кирпичного здания гимназии, голову вновь посещают неприятные мысли. Именно сюда провожал Елену Куропаткину, будучи еще перспективным поручиком, на равных разговаривающим с генералами… Да что ж ты будешь делать-то! Я в прошлом два месяца от силы, отчего все вокруг рождает такую ностальгию?!.
«А на броненосце сейчас ужин. То есть завтрак… Макароны!..» — Мне ничего не остается, кроме как невесело шутить фразой из «Джентльменов удачи». А что прикажете делать?..
А вот, очевидно, и наша цель маячит на горизонте. Знакомое здание Морского собрания! А я ничуть и не сомневался, кстати говоря. Рядом с крыльцом припаркован автомобиль, что большая редкость тут. Ничуть не сомневаюсь, что прибывшая в нем персона — по мою, Смирнова, душу. Ну-с, поглядим!
— Тпрр-у! — натягивает поводья жандарм на козлах.
Пролетка тормозит у самого крыльца. Дежурный лейтенант на входе явно удивлен, но виду не подает, невозмутимо прохаживаясь взад-вперед. Ротмистр, что встречал меня, выскакивает из задней коляски, быстро подбегая к нему. Начиная что-то лопотать, нервно жестикулируя. Снисходительно выслушав жандарма, офицер согласно кивает, с интересом провожая меня взглядом. Наверняка не каждый день сюда привозят бывших поручиков с содранными погонами… Кажется, у того даже знакомое лицо… Возможно, встречались где-то на пристани, в ожидании катеров к кораблям? Да, брат. Бывает и такое. Когда меня проводят мимо, я стараюсь не смотреть в его сторону.
В отличие от моего прошлого посещения, нынче здесь совсем пусто — большинство вешалок не заняты. Даже швейцар-гардеробщик, уютно устроившись в уголке на стуле, тихонько дремлет, посапывая в бороду. Впрочем, раздевать ведь особо некого? Лето на дворе… Гулкое эхо наших шагов разносится по коридорам, догоняя нас откуда-то из-под высоких арочных потолков. Массивные двойные двери проплывают мимо одна за другой: «Какая из них моя? За которой меня ожидает развязка этого затянувшегося действа? Кто, наконец, тот самый загадочный вершитель моей и без того не самой простой судьбы? Витте? Или еще кто-нибудь?..»
Один поворот коридора, затем сворачиваем во второй… Начинается ковровая дорожка — верный признак пути к начальству. Работает во всех веках и временах. Ноги по щиколотку утопают в мягком ворсе, жандармы по бокам подтянулись и как-то притихли. Походка шагающего впереди ротмистра приобретает парадную выправку. Скоро придем? Наконец сворачиваем в последнее ответвление, оказавшееся тупиком. В конце которого — массивная двухстворчатая дверь, больше напоминающая ворота. Рядом — охраняющий ее лейтенант в парадке и аксельбантах. Полезная информация отсутствует, кроме номерка с золоченой цифрой «1», — разумеется, не на лейтенанте. На двери… Пришли, штоль?
Наша процессия останавливается, поскольку идти дальше некуда. Стражник молча кивает, и начальник конвоя, откашлявшись, робко стучит в косяк. Едва слышно, одними лишь костяшками пальцев.
— Войдите! — раздается голос, явно привыкший повелевать. Ну, что ж, мне не впервой с такими сталкиваться. Удивить трудно!
Делаю несколько шагов в услужливо распахнутую дверь. В гордом одиночестве и с лицом пофигиста. Жандармы остаются снаружи, закрывая за мной створку. Ну и? Где тут Витте, мать его?
Прямо передо мной массивный, вытянутый стол. С одного края которого, ничуть меня не удивляя, на меня зырит старый знакомый — адмирал Зиновий Петрович Рожественский, собственными персонами. Сами собой в памяти всплывают строки лирической песни: «…Как жизнь без любви, весна без листвы, листва без грозы… И что-то там — без молнии!..» Еще бы! Удивился бы скорей, если бы тебя тут не увидел, дорогой… Карма моя восседает в парадном на сей раз мундире. При орденах и треуголке, что для нее (кармы) большая редкость — как правило, старина всегда предпочитал прикрывать лысину фуражками.
С другого конца важно пялится солидный незнакомый дядька приблизительно годов Рожественского. Также в адмиральском мундире с эполетами и золотыми аксельбантами, висящими на усыпанной орденами груди. Средних размеров борода и высокий лоб с залысиной делают того чем-то похожим на Карла Маркса, как я моментально его про себя и обзываю. Не имея, впрочем, никаких оснований считать, что это не так.
То, что умер давно, — не беда… Я вот вообще не родился еще, так что с того? Стою ведь тут? А ему что мешает? Восстал из гроба, к примеру, да пришел послушать, о чем умные люди говорят. А форма — ну, мало ли… Мундир запасной у Рожественского в карты выиграл, к примеру!..
Соблазнительная картинка продувающего покойному Карлу Марксу в очко Рожественского не успевает даже нарисоваться, напрочь затмеваясь третьей фигурой по центру стола. При взгляде на которую я едва не проглатываю язык от неожиданности. И есть, надо сказать, отчего.
Под потолком, как и положено в больших кабинетах сего места и времени, обрамленный в ажурную золотую раму, размещен вездесущий портрет самодержца всея империи. Выписанный весьма тщательно и, как правило, являющийся репродукцией с одной картины. Прямо на меня из-под этого изображения взирает человек, отличающийся от оригинала разве только трехмерной проекцией. Собственно, сам Николай Второй, что ли?!.
Мать-мать…
Я несколько раз ошарашенно перевожу взгляд наверх, затем обратно. Сходство почти идеальное, хотя… Приглядевшись внимательней, все же замечаю некоторые различия — сидящий напротив выглядит чуть старше своего изображения. Лет на пять-семь… Впрочем, портрет-то когда писался? Вчера, что ли?..
Вихрь мыслей ураганом кружится в голове, не давая прийти в себя от шока: «…Значит, его величество, Витте и Рожественский?!. Тот, который Карл Маркс, — это же явно Витте? Хотя… Какого ляда он в адмиральском мундире-то? Был ведь гражданским премьером. Может, я чего-то не знаю? Я про него вообще ничего не помню… Или жандарм наврал?!. О приезде царя-то знать должен был!.. А где же свита, окружение?.. Десятки генералов и министров, снующих вокруг?..»
