Книга Больше, чем люди, страница 56. Автор книги Теодор Гамильтон Старджон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Больше, чем люди»

Cтраница 56

– По двум хорошим причинам. Во-первых, я видела, как он обошелся с тобой в городе, как заставил тебя броситься на свое отражение в витрине, заставив тебя поверить, что это и есть он сам. Я не хотела больше видеть никаких проявлений подобной бессмысленной жестокости. Ну и вторая – потому что ты – это ты.

А потом заговорила быстро и страстно:

– Послушай, мы не кучка уродов. Мы – Homo Gestalt, ты понимаешь это? Мы – единое существо. Нас никто не изобретал. Мы порождены эволюцией. Мы – следующая за человеком ступень. И мы одиноки, подобных нам не существует. Мы живем не в вашем мире, не под руководством ваших этических и моральных кодексов. Наш мир – необитаемый остров, и мы живем посреди стада коз.

– Это я-то – козел?

– Да-да, конечно, неужели ты сам не видишь? Но мы уроженцы этого острова, и нас некому было учить, некому было рассказывать, как следует себя вести. Мы можем узнать от коз все, что нужно для того, чтобы быть хорошей козой, однако это никак не изменит того факта, что мы не козы! Нам нельзя жить по тем же правилам, что и обычным людям, – мы совсем не то, что они!

Он собрался было заговорить, и она жестом велела ему молчать:

– Послушай, тебе приходилось когда-нибудь бывать в этих музеях, где выставлены скелеты, к примеру, лошадей, начиная от скелета крохотного эогиппуса и через девятнадцать-двадцать промежуточных ступеней заканчивающихся скелетом першерона? Различия между первым номером и последним просто огромны. Но какая, скажи на милость, разница существует между пятнадцатым и шестнадцатым номером? Да никакой!

Джейни задохнулась и умолкла.

– Я тебя понял. Но какое отношение все это имеет к…

– К тебе? Неужели не ясно? Homo Gestalt – это нечто новое, высшее, совершенное. Однако его части – руки, ноги, потроха, память – подобны костям этих скелетов, они такие же, как и у тех, кто стоит на ступень ниже, ну или отличаются на самую малость. И все же я – это я, девушка по имени Джейни. Я видела, как он прихлопнул тебя, ты и так был похож на замученного кролика, ты был убог и грязен и не так молод, каким должен был быть, но я узнала тебя. И увидела тебя таким, каким ты был семь лет назад, когда стоял со своим детектором через плечо и солнце играло в твоих волосах. Ты был тогда широкоплечим и мускулистым и шагал, как рослый лоснящийся жеребец. В тебе проявлялась причина ярких перьев бентамского петуха и часть того, что потрясает весь лес, когда бросает вызов сопернику лось-самец. Ты был блестящим панцирем, трепещущим вымпелом, яркой броней, моей косынкой на твоем челе… ты был, ты был… а мне было семнадцать, Бэрроуз, чем бы другим я там ни являлась. Семнадцать, а вокруг бушевала весна, и собственные мечты пугали меня.

В глубоком потрясении он прошептал:

– Джейни… Джейни.

– Не лезь ко мне! – огрызнулась она. – Это не то, что ты подумал, не какая-то там любовь с первого взгляда. Все это детство; любовь иная, она достаточно горяча для того, чтобы расплавить тебя, влить во что-то иное, смешаться с чем-то, а затем остыть и застыть и сделаться прочнее, чем было в начале. Я говорю не о любви. Я говорю о том, что бывает в семнадцать, когда ты ощущаешь себя во всей полноте… – Она прикрыла лицо. Он ждал. Наконец Джейни опустила руки, не открывая глаз, ни на мгновение не изменив позу. – Во всей полноте… человеком, – закончила девушка.

И продолжала, уже вполне деловито:

– Именно поэтому я облагодетельствовала тебя, а не кого-то другого. Вот потому-то я помогла тебе.

Он встал навстречу свежему утру, ясному, новому, как испуг юной девушки, увидевшей страшный сон. И снова вспомнил ту панику, которую ощутила Джейни, услышав от него о появлении Бони; и глазами ее увидел теперь, что вышло бы, окажись он, слепой и немой, безоружный и ничего не понимающий, в этих жестоких и безжалостных жерновах.

Он вспомнил тот день, когда, закончив работу, вывалился из лаборатории. Наглый, самоуверенный, тщеславный, он подыскивал себе в рабы тупейшего из рядовых.

Он снова подумал о том, каким был в тот день, не о том, что произошло с Джерри, ибо это было уже занесено в анналы, подшито и проштемпелевано, открыто не изменению, но излечению. И чем больше он вспоминал себя, такого, каким был тогда, тем больше его переполняло глубокое и удушливое смирение.

Шагнув, он едва не наткнулся на Джейни, внимательно рассматривавшей собственные руки, дремавшие на коленях, на которых еще недавно покоилась его голова, и подумал, что и они знали свои страдания и секреты и мелкую, достойную улыбки магию.

Он опустился на колени возле нее и надтреснутым голосом проговорил:

– Джейни, ты должна знать, каким я был в тот день, когда ты увидела меня. Не хочу портить твою память о себе, семнадцатилетней. Просто мне надо рассказать тебе о той стороне этого дня, которая принадлежала мне, о вещах, бывших внутри совсем не такими, какими ты их воспринимала.

Он глубоко вздохнул:

– Я помню этот день лучше тебя, потому что ты пережила его семь лет назад, а я только вчера, до того, как лег спать и мне приснились поиски этого полудурка. Но теперь я совсем проснулся, и сон ушел в прошлое… так что я теперь отлично помню все подробности.

Джейни, мне жилось несладко с самого детства. Первым, что я усвоил в этой жизни, стало сознание того, что я – существо бесполезное и все мои желания и потребности вздорны по определению. Я не пытался оспорить это до тех пор, пока не вырвался на свободу и не обнаружил, что в моем новом мире существуют иные ценности, чем в прежнем, и что в новом мире я представляю собой ценность. Я был нужен, я принадлежал…

А потом я попал в ВВС и там оказался не героем футбола, не главой дискуссионного общества. Я сделался яркой рыбой, но чешуи мои подсыхали, и мокрицы уже облепляли меня. Я едва не умер там, Джейни.

Да, я самостоятельно обнаружил это размагничивающее поле, но хочу, чтобы ты поняла: в тот день, когда ты увидела меня, я выходил из лаборатории не заносчивым петушком и не самодовольным жеребцом. Я шел навстречу открытию, чтобы даровать его человечеству, но не человечества ради, – он с горечью сглотнул, – а чтобы меня просили сыграть в офицерском клубе, чтобы похлопывали по спине, чтобы обращали внимание, когда я вхожу. Я хотел только этого. И когда понял, что передо мной не просто машина, ослабляющая магнитное поле, что принесло бы мне известность, а антигравитационная установка, способная изменить лицо Земли, то думал только о том, что к фортепиано меня будет приглашать сам президент, а похлопывать по плечу – генералы. И ничего-то во мне не переменилось.

Гип опустился на корточки, оба долго молчали. Наконец она проговорила:

– А чего же ты хочешь теперь?

– Другого, – прошептал он и взял ее за руки, – другого. Чего-то совсем иного. – Он вдруг расхохотался. – А знаешь что, Джейни? Даже представления не имею.

На миг она стиснула его пальцы, а потом выпустила их.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация