– Не может быть!
– Да! Все-таки из меня могла выйти великая шпионка. Тактику я выбрала безошибочно. Напиши я, что встретила другого мужчину или другую женщину, Флер стала бы за меня бороться. Объяви, что у меня СПИД, она бы бросилась на помощь и сама бы инфицировалась в знак любви… Не отстала бы. Нет! Никогда. Но КГБ – эти три буквы излечивают западников от всего, даже от большой однополой любви. Флер мгновенно остыла, словно ее опустили в жидкий азот, и написала, что никогда не простит мне пакт Молотова – Риббентропа!
– А пакт тут при чем? – опешил писатель.
– Не знаю… Странные они все-таки, европейцы. И ладно. Главное – отстала! Теперь надо было избавиться от Вадика. Когда я слышала его шаги в прихожей, меня начинало тошнить. Рядом с ним я чувствовала себя засахарившимся подарочным зайцем, которого забыли съесть. План я разработала заранее, зная, что Вадик регулярно запирается с Нелли в фотолаборатории. Я сделала, как и положено шпионке, дубликат ключа.
– Зачем? – удивился Кокотов. – Неужели нельзя было…
– Нельзя! Вы не знаете Вадика. Во-первых, по-своему он любил меня, а во-вторых, ему страшно нравилось жить в моей квартире на Плющихе и ездить на дедушкину академическую дачу в Кратово. Он бы ни за что не отвязался. Провинциалы вообще народ приставучий и трудновыводимый!
– Это верно! – согласился Андрей Львович, вспомнив Веронику.
– Когда, осторожно отперев дверь, я вошла в лабораторию, то обнаружила в тусклом красном свете забавную картину: голая Нелли стояла на коленях и, казалось, надувала большую резиновую куклу, удивительно похожую на моего мужа. Вадик смотрел вверх и морщился, словно мучительно вспоминал чью-то забытую фамилию. Я невольно отметила, как он располнел и округлился за годы нашего брака. Завидев меня, девушка взвизгнула и, хватая одежду, умчалась. Он сначала потерял дар речи, а потом сказал, заикаясь: «Это не я!» Пока оформляли развод и лечили Вадика, пытавшегося отравиться химикалиями, я размышляла, чего теперь хочу от жизни. И поняла: хочу стать богатой и независимой. Я не желала, как мой дедушка, сначала дружить с Вавиловым против Лысенко, а потом с Лысенко против Вавилова только ради сохранения академической дачи. Не желала, как моя мать, всю жизнь трепетать, что очередной главный редактор попрет ее из эфира. Я готова была отнять, украсть, убить, но любой ценой разбогатеть, а значит – получить независимость! Это стало моим новым наваждением! Тут и подвернулся Лапузин. А сколько времени?
– Без пяти десять…
– Я должна срочно звонить адвокату. Но мы с вами обязательно продолжим нашу роскошную беседу.
9. Гаражное вино
Номер у Натальи Павловны был в точности такой же, как у Андрея Львовича. Даже в горке теснился знакомый дулевский сервиз с алыми маками. Этот пустячное, на первый взгляд, совпадение наполнило сердце писателя мистическим предчувствием долгожданного сретения судеб.
– У вас тут очень мило, – пробормотал он, озираясь.
На письменном столе, задвинутом в угол, стояла прислоненная к стене икона Богородицы – не синодальная штамповка и не новомаз какой-нибудь, а судя по ковчежку и темно-охристому письму, XVII век как минимум. Кокотов одно время хотел сочинить детектив о «потрошителях церквей», собирал материал – и в этом немного разбирался. Под образом вместо лампадки сгрудились без ранжира разноцветные и разнокалиберные флаконы, тюбики, баллончики, коробочки, кисточки, щеточки, щипчики и прочие инструменты дамской красоты. На прикроватной тумбочке веером лежали глянцевые журналы с модельными красотками, похожими друг на друга, как породистые поджарые суки из одного помета, а сверху их придавила Библия в тисненом кожаном переплете с множеством закладок. Но более всего заинтриговали прикнопленные к стене листы с разноцветными надписями:
Я люблю мужчин!
Я обожаю мужчин!
На свете нет ничего лучше мужчин!
Мне никто не нужен, кроме мужчин!
Обернувшись, он обнаружил на журнальном столике бутылку красного вина с блеклой, точно от руки нарисованной этикеткой, два тонконогих бокала, вазу фруктов и деревянную дощечку с разными сырами, испускавшими изысканный смрад.
– Это гаражное вино?
– О да! Это гаражное вино! Откройте же скорей! – Она протянула штопор, не казенный с пластмассовой ручкой, а свой собственный никелированный агрегат с шестеренками и перламутровыми рычажками.
Откупоривая бутылку, Кокотов заметил: Обоярова смотрела на него так, точно он тащил не банальную затычку из обычного горлышка, а совершал нечто удивительное, непосильное никакому другому мужчине. Пробка вышла легко, и Андрей Львович, гордясь собой, хотел разлить вино в бокалы, но Наталья Павловна с нежным значением остановила его руку.
– Нет-нет, не спешите! Спешить не надо ни в чем! Пусть вино пока подышит…
Они встретились взглядами: глаза бывшей пионерки горели радостной дерзостью женщины, которая, решившись, теперь с веселой бдительностью естествоиспытателя наблюдает, как поведет себя соискатель – обычно или по-особенному? Кокотов понял, надо стать особенным, и спросил значительно:
– А почему «гаражное»?
– Потому что его делают такими маленькими партиями, что их можно хранить в гараже. Всего триста – пятьсот бутылок. Это авторское вино, понимаете? Как книга…
– Еще бы! – кивнул писатель.
– А еще гаражное вино очень похоже на настоящую любовь.
– Вино любви?
– Не совсем. Видите ли, Андрюша, если обычная виноградная лоза угнетается два-три года… – Перехватив его непонимающий взгляд, она пояснила: – Лозу угнетают, то есть обрезают, чтобы все силы растения ушли вниз, чтобы корни вросли как можно глубже, добрались до нетронутых соков земли. Так вот, гаражная лоза угнетается целых десять лет! Вообразите, до какой драгоценной, неведомой бездны добираются жадные корни и какими тайными эликсирами наливаются потом грозди! Понимаете?
– О да! – воскликнул Кокотов, блуждая глазами по комнате, чтобы не смотреть на круглые колени с ямочками. – А если корешки доберутся до адских глубин?
– До адских?
– До преисподней! – подтвердил он, чувствуя себя особенным.
– Что ж, я бы попробовала такое вино, – тихо ответила она и посмотрела с опаской. – Но ведь в любви происходит то же самое: надо дождаться, пока самые нежные, тонкие корешки чувств доберутся до самых потаенных и темных закоулков души и тела – и только потом, потом… Слышите?
– Слышу…
– И это еще не все! Из десяти кистей на лозе виноделы оставляют только пять, но каких! И срывают лишь созревшие ягоды. Зеленые – никогда! Теперь вы поняли, почему гаражное вино похоже на любовь?
– Теперь понял…
– Тогда выпьем! Это настоящее «Шато Вандро». Пятьсот евро за бутылку.
– Ско-олько?
– Пятьсот. Не волнуйтесь – мне его подарили!
