Итак, любящая внучка привозит к деду своего окончательного мужчину. ДВНФ скрыт за высоким бетонным забором, КПП охраняют двухметровые верзилы в крапчатых беретах, они долго и дотошно проверяют паспорта влюбленной парочки. Кириллу это в диковинку. Но вот их впускают, и они идут по липовым аллеям к белому с колоннами барскому дому. Навстречу им попадаются бодрые старички в спортивных костюмах, с некоторыми Юля вежливо здоровается, она ведь часто навещает деда. В лысых и седых головах пенсионеров плаща и кинжала спрятаны такие научные открытия, такие геополитические секреты, такие агентурные тайны, что, выскочи все это наружу, рухнут с треском правительства, карта мира перелицуется, как старый лапсердак, а репутации великих вождей рассыплются в зловонный прах. Но старикам приказано молчать, и они молчат, с интересом рассматривая нового кавалера внучки своего соратника. Раньше она приезжала с неприятным лысым типом, нетерпеливо поглядывавшим на свой брегет размером с консервную банку. Теперь они оценивают, перешептываясь, Кирилла, смущенного таким вниманием.
– Смотри, – тихо говорит любимому Юлия.
– Что, что такое?
Мимо провезли в кресле древнего старика, похожего на хорошо сохранившиеся мощи. Здесь его все зовут Мартын Мартынович. Но на самом деле это наци номер два Мартин Борман, самый секретный советский разведчик, чудом выбравшийся невредимым в 1945-м из бункера Рейхсканцелярии… Нет, это я погорячился: Борман не может прожить сто двадцать лет. Ладно, пусть вместо Бормана будет Артур Аксман – вождь гитлерюгенда. Ему в сорок пятом было всего тридцать два, мог бы и дотянуть до наших дней. А обитатели ДВНФ зовут его Артур Артурович.
Так вот, наша Юля ведет Кирилла к дедушке. Во-первых, она хочет устроить смотрины, а во-вторых, надеется на помощь и защиту. И вот они входят в скромную комнату. На стенах фотоснимки, запечатлевшие генерала с великими мира сего. Отдельно – портрет покойной жены. Немного антиквариата, книги. На тумбочке – Библия и мемуары Судоплатова. Юля целует деда, вручает торт, бутылку португальского вина с тонким намеком на одну из давних секретных командировок старого разведчика и представляет ему смущенного Кирилла. Генерал долго смотрит на него и затем спрашивает:
– Значит, вы художник?
– Да, Степан Митрофанович.
– Хорошая профессия! Отличная крыша для нелегала. Сколько мы авангардистов, якобы гонимых тоталитарным режимом, к супостатам забросили! Того же Гришу Гузкина, агентурная кличка «Маляр». Одна беда – ненадежные они, эти авангардисты! А Гузкин – тот сразу перебежал в ЦРУ. Хотели мы ему сначала автокатастрофу устроить, но не стали руки марать…
– Дедушка, Кирилл – реалист! – вступилась за любимого внучка.
– Ну, это меняет дело! Как говаривал Сен-Жон Перс, «традиция требует таланта, а для новаторства достаточно нахальства», – произнес генерал и пошел заваривать чай.
– Он знает Сен-Жон Перса? – удивленно шепнул любимой Подрамников.
– Он знает все! – ответила гордо Юлия и была права: образование разведчика в сравнении с тем же писательским – это Байкал рядом с сидячей ванной!
– Ну-с, рассказывайте! – приказал ветеран, разливая по тонким антикварным фарфоровым чашкам ароматный улунг (1000 юаней за унцию), им старика снабжал правнук генералиссимуса Чай Кан Ши, которому когда-то генерал оказал большую услугу.
Мудрому деду Кирилл сразу понравился. Черевкова, между нами говоря, он терпеть не мог, даже на свадьбу не пошел – только в загс. За чаем Юля и поведала деду о страшной опасности, нависшей над ними. Пока речь шла о сернокислотных чудачествах Аниты, старый грушник лишь посмеивался в усы, ответствуя: «Это не беда, я позвоню Леше!» Когда ему доложили, как ревнивый изменщик Черевков натравил на художника злых хинкальщиков, бывалый нелегал только покачал головой и успокоил: «Это полбеды, я попрошу Леонида Борисовича». Но заслышав про козни олигарха Тибрикова, Степан Митрофанович нахмурился и помрачнел:
– Это, ребятки, настоящая беда! Службой безопасности там рулит Стрюцкий, бывший начальник управления, генерал-полковник.
– А если Кирилл пойдет к Самому и откажется от Шехтеля? – предложила простодушная Юлия.
– Нет, не годится. Сам – самодур. Сказал – и точка! Он не поверит, заподозрит, что Тибриков восстал, и вспомнит, что особняк в девяностые приватизировали с нарушениями, закрыв кожвендиспансер. Можно компромат и прессе подбросить. Вот Кремль-то обрадуется, вызовет Тибрикова на ковер и предложит на выбор: или уголовное дело, или реставрация шедевров деревянного зодчества на острове Кижи. Конечно, олигарх с восторгом выберет деревянное зодчество, а это миллиардные убытки. После такого разворота он твоего Кирилла в порошок сотрет.
– Что же нам делать?! – всхлипнула внучка.
– Не плачь, все будет хорошо! – промолвил художник с мужественной дрожью в голосе.
– Выход один: исчезнуть, – медленно произнес генерал.
– Мы готовы уехать хоть на край света! Правда, милый? – воскликнула Юлия.
– Не уехать, а исчезнуть, – поправил старый разведчик. – И не вдвоем. Исчезнуть должен Кирилл.
– Почему? – удивился Подрамников.
– Элементарно: если вы скроетесь вдвоем, станут искать – и найдут хоть на Фолклендах. А если исчезнете один, Черевков решит, что вас, молодой человек, просто «загасили» кавказцы. Тибриков же подумает, будто вас, извините, отстрелил Биатлонист. И все успокоятся. Нет человека – нет проблемы.
– Я не могу, не могу без Кирилла! Ты не понимаешь, дедушка!
– Понимаю, Юлечка, я тоже не мог без твоей бабушки. – Легендарный шпион бросил короткий, но полный посмертной нежности взгляд на портрет покойной жены. – Но когда я восемь лет работал «кротом» в Госдепе, она ждала меня верно и преданно, почти ни на одного мужчину не взглянула. И ты, милая, подождешь – это же не навсегда. Разлука укрепляет любовь. Каждый квартал будете встречаться здесь, у меня, конспиративно. А я к твоей бабушке выбирался только раз в два года, да еще с такими заморочками…
– Расскажи, дедушка!
6. Одиссея старого резидента
– А что тут рассказывать? – ворчливо молвил старый грушник, но лицо его покрылось мечтательными морщинками. – Я тогда работал в Госдепе…
– Где-е?
– В Госдепе, в Вашингтоне. Получал очередной отпуск, устраивал прощальную вечеринку, заканчивавшуюся, как правило, на уютной квартирке Джуд Харадс, личной секретарши моего босса мистера Трейли. Там я успевал, пока измученная девушка беспомощно спала, порыться в секретных бумагах, которые она брала со службы для надомной работы, а утром уже мчался в аэропорт, чтобы вылететь в Ниццу. Останавливался я всегда в роскошном отеле «Пьемонт» на Английской набережной, где меня незаметно подменял мой двойник Жан Перрье, активист французской компартии, участник Сопротивления, друг Арагона. Чтобы никто не заподозрил обмана, Жан для вида жил на широкую ногу (благо расходы оплачивал могучий Советский Союз), шлялся по ресторанам, ездил играть в Монте-Карло, заводил бурные романы со скучливыми дамами, которые одиноко курят за столиками в ожидании своей курортной участи. Словом, ковал мне алиби. Я же тем временем с его документами немедленно вылетал в Западный Берлин, останавливался, как всегда, в отеле «Лео» недалеко от зоопарка, где меня незаметно подменял другой двойник – Вольф Шмольтке, немецкий коммунист, подпольщик, чудом уцелевший член «Красной капеллы», друг Брехта. Чтобы никто не заподозрил обмана, он для достоверности жил на широкую ногу, шлялся по пивным, кабаре и борделям (благо расходы оплачивал могучий Советский Союз), устраивал шумные пикники с актрисами… Словом, ковал мне алиби. Я же, если был нечетный день, перебирался в Восточный Берлин по специально оборудованному агентурному лазу под Шпрее и Стеной, обнимался с ребятами из разведуправления Группы советских войск…
