Никогда раньше хранитель царских одежд и сокровищ не участвовал в боях и потому не имел доспехов. Но изготовить их за пять дней невозможно – разве что Господь пошлет ангела с готовыми. Однако полагаться на это при столь непутевом патриархе не приходилось, и Феофан попросил у василевса разрешения позаимствовать что-нибудь подходящее в сокровищнице-вестиарии.
– Да бери чего хочешь! – закатил глаза Роман. – Это же все твое хозяйство, ты лучше меня знаешь, что там есть.
И ушел на очередной свой обед с тремя нищими, подобранными у городских храмов. По завершении обеда каждый нищий еще получал номисму для раздачи собратьям. Василевс Роман знал за собой немало грехов, но во искупление их был очень щедр к неимущим.
Феофан и правда знал на память почти все дорогие доспехи, хранившиеся в сокровищнице, но только сейчас взглянул на них особым, личным взором. Раньше он лишь следил, чтобы шлемы и панцири вовремя протирались маслом и чистились; иные он распоряжался выдать нужным людям по нужным случаям, но теперь ему впервые предстояло подобрать что-то для себя.
И вот овладевает мной желание
Узреть усладу изготовки битвенной…
– мурлыкал он себе под нос стихи поэта
[23], оглядывая окружавшие его грозные красоты. До сих пор ему не было ясно, какая в «изготовке битвенной» может быть услада, но теперь он начал подозревать, что в этом и впрямь что-то есть.
Дорогое оружие было развешено на каменных стенах, золоченые панцири висели на распялках с крестовинами, так что их можно было осмотреть со всех сторон. Будто изваяния древних героев, стояли бронзовые золоченые лорики мускулаты – тысячелетней давности доспехи римских властителей и высших легатов. Они настолько точно повторяли очертания обнаженного мужского торса во всей красе его могучих мышц, что иной ценитель мужской красоты мог при виде их испытать глубокое волнение. Богато украшенные шлемы сияли в ряд на полках или венчали собой доспехи.
Осматриваясь посреди этого ратного великолепия, Феофан впервые ощутил себя полководцем: со всех сторон на него смотрели призраки «воинов» без лиц, с пустотой между панцирем и шлемом, и ждали, кому из них он прикажет покинуть распялку и вновь устремиться в бой.
Сразу обнаружились сложности. Протовестиарий, временно назначенный стратигом морского войска, был весьма высок ростом и довольно толст – полководцы, проводящие полжизни в седле, такими полными бывают редко. Военачальника-евнуха он знал только одного – знаменитого Нарсеса, который почти четыреста лет назад воевал с готами и разгромил их в битве при Тагине, а франков и аламаннов – при Касилине. От Нарсеса в сокровищнице ничего не осталось, но и не жаль: тот был не просто скопцом, но еще и карликом, и войска объезжал не верхом, а в золоченых носилках.
Хорошо было бы надеть доспех Петроны, отметил Феофан: это воодушевило бы и его самого, и войска, напоминая о славной и значимой победе над сарацинами у реки Лалакаон. Тогда ромеи под началом Петроны подорвали мощь эмирата Мелитены и открыли путь для наступления на восток, что продолжается уже без малого век. Но увы – клибанион явно был ему мал и короток. Видимо, отважный доместик схол не отличался могучим сложением. Феофан прошел дальше, рассматривая лорики на распялках. В этом панцире василевс Ираклий Первый отправился в поход на персов и одержал победу возле развалин Ниневии – более трехсот лет назад, это самый старый доспех в сокровищнице, не считая лорики мускулаты. Вот в этом Василий Македонянин семьдесят лет назад возглавлял многочисленное войско в походе на Тефрику, против тех же павликиан. Увы, в тот раз поход оказался неудачен, Василий был разбит и едва не попал в плен. А вот это он же, Василий, привез в числе добычи, когда взял Самосату. Вот в этом Никифор Фока ходил на болгар во Фракию…
– Давай-ка вот это примерим, – Феофан окинул взглядом панцирь Никифора Фоки. – Кажется, он попросторнее.
Помощники сняли панцирь с распялки и принялись облачать патрикия.
– Изволь ручку сюда… – бормотал хранитель, Ефрем, следивший за состоянием доспехов. – Повыше… Ипат, ремни отпусти… Еще отпусти… До конца… Удобно тебе, господин?
Феофан оглядел себя. Даже с отпущенными до предела ремнями панцирь Никифора Фоки был ему узковат и не доставал до пояса.
– Ремни можно успеть другие поставить, – робко предложил Ипат, помощник хранителя.
– И на кого я, по-твоему, буду похож? – съязвил Феофан. Сам себе он казался похожим на блестящую рыбу в позолоченной чешуе. – На дитя в передничке? Там же, кажется, под лорикой еще кавадий должен быть?
Потом примерили клибанион василевса Феофила. Сто три года назад тот в сражении при Анзее в этом самом доспехе оказался отрезан от своих войск, так что ему пришлось пробиваться через сарацинскую конницу, чтобы спасти свою жизнь.
Кстати сказать, примерно в то же время к Феофилу явилось посольство от русов – заверить в дружбе и просить содействия в возвращении домой, поскольку пути, по которым они приехали в Константинополь, уже были перерезаны не то турками, не то печенегами. Феофилу первому из василевсов привелось познакомиться с русами. С тех пор прошло сто лет, посольства ездят и сейчас, а обещанная «вечная» дружба каждый раз оказывается лишь немногим прочнее яичной скорлупы…
Этот доспех подходил получше, но имел неприглядный вид: золоченые чешуйки с выгравированным узором были хороши и прочны, но кожаная окантовка полопалась, а птеруги – полосы кожи, прикрепленные снизу для защиты бедер, совсем обтрепались.
– Ты, Ефрем, совершенно запустил кожаные части! – сказал рассерженный патрикий. – Нищая старуха постыдилась бы выйти на улицу в такой юбке!
– Но кто же мог знать, что они еще понадобятся? – робко возразил хранитель, намекая, что приказа заменить кожаные части панцирей не получал.
– Не твое дело – знать. Твое дело – следить, чтобы любой панцирь можно было надеть хоть сегодня!
Ефрем покорно склонил голову:
– На том доспехе, что ты выберешь, патрикий, мы кожу заменить успеем.
В конце концов выбрали панцирь, в каком василевс Лев Пятый сто двадцать лет назад разбил болгар под Месемврией. Этот оказался почти впору, а если сверху накинуть плащ, то будет совсем хорошо. Ведь главное – чтобы полководец своим блестящим доспехом и уверенным видом поднимал боевой дух своей страты. А если дело дойдет до рукопашной схватки со скифами, на качающейся палубе… Тут его, как честно сказал сам себе умный Феофан, не спас бы доспех самого непревзойденного Велисария.
Однако воспоминания подбодрили его: длинная история Романии изобиловала как победами, так и поражениями, от коих Бог не уберегал даже василевсов. Не зря существует молитва о сохранении в походе главы государя – кое-кто из них потерял на бранном поле свою собственную голову. Однако Романия стоит и все шире распространяет свое влияние над обитаемым миром. Возможно, и Петрона, и Феофил, и Ираклий, и сам Велисарий сомневался перед очередным походом, не зная заранее, победу или поражение пошлет в этот раз Бог, триумфальное возвращение или гибель где-нибудь на диком горном перевале от сарацинской стрелы. Это нам теперь хорошо ими восхищаться, уже зная, что все для них окончилось благополучно. А они шли вперед, положась на Господа, и потому имена их теперь украшают ромейские хроники. Так и чем он, Феофан, хуже иных?
