Ингвар упал. Мистина взвыл от ужаса и невозможности что-то сделать: в груди что-то оборвалось, потянуло одним махом перепрыгнуть расстояние до той лодьи, будто его близкое присутствие могло отогнать смерть от побратима, как обычного смертного врага.
Гримкель и еще кто-то тащили князя через борт; показалось, сейчас уронят в воду. Но тот хотя бы шевелился, и от сердца отлегло – не убит.
– Нас накроет! – кричал над ухом Ратияр, но Мистина, захваченный своим, его не понимал. – Они через раз!
Телохранитель хотел сказать, что прикидывает промежуток времени, через который греки бросают молнии, и сейчас будет третий залп.
В воду перед носом лодьи просыпалось несколько коротких стрел. Мистина уже был в пределах досягаемости греческого стреломета. Над волнами тянуло клубы вонючего дыма, в лицо веяло горелой вонью.
Кто-то плыл к ним по взбаламученным волнам от Ингваровой лодьи, отчаянно надеясь спастись. Пловцу протянули весло, подтащили: Мистина узнал Соломку. Тот тяжело дышал, как рыба, широко открытым ртом, и судорожно сглатывал; на груди виднелась прожженная в кожаной рубахе и в сорочке дыра, а под ней – красная кожа. Соломка вырос на Свенельдовом дворе, Мистина хорошо его знал, но сейчас даже не обрадовался: все мысли были с Ингваром.
Но вот князя у него на глазах переправили на другую лодью, и та пошла прочь от горящих остатков. Пламя уже опало, и полусгоревший княжий скутар напомнил Мистине о том корабле, с которого он спрыгнул в черное ночное море. Как и там, на этой лодье вповалку лежали мертвые тела. Но эти были почти черны от огня; даже издали было видно, как бьет в глаза кровавый цвет мяса в разрывах обугленной кожи. Никого уже не узнать, даже если была бы возможность снять трупы с остова лодьи.
Но о гридях Мистина сейчас не думал. Он видел, как Ингвара тащили на руках, и его била дрожь от напряжения и неизвестности: насколько тяжелы раны? Когда Ингвара клали на днище второй лодьи, тот не шевелился. Что, если Гримкель спас только тело? Огромность случившегося несчастья не вмещалась в голову.
– Давай за ним! – крикнул Мистина, обернувшись к Альву на корме.
Лодья развернулась и пошла вслед за увозившей князя. Мистина выхватил взглядом знакомую крупную фигуру: Фасти. Хорошо знакомых легко узнаешь даже в доспехах и в шлеме.
– Берегись! – крикнул кто-то позади.
Мистина пригнулся, и сразу две стрелы вонзились в передний штевень, за которым он едва успел укрыться.
– Идет, идет! – закричал чей-то полный ужаса голос.
Мистина вскинул голову. Хеландия шла к ним. Мерно взлетали и падали ряды весел. Приближаясь сквозь дым, хеландия напоминала огромную лодью самого Кощея, что плывет за ними через Огненную реку, намереваясь всех сразу забрать в Навь. Двигалась она медленно – или так казалось, – но неумолимо-грозно, как хищник, жуткий змей, надвигающийся на добычу. В них он избрал себе новую жертву и уже перекрыл им путь к скутарам Фасти.
– Назад! – Мистина махнул рукой. – Альв! Назад!
Альв переложил руль; лодья вильнула в сторону и описала петлю, чтобы развернуться. Как раз вовремя – залп стреломета весь просыпался в воду ровно у нее за кормой. Прикрываясь щитом, Мистина пошел между скамьями назад, чтобы не упускать хеландию из виду.
– Луки! – крикнул он.
Свободные от весел вскинули луки и пустили стрелы во врага, но было еще далеко, и стрелы русов попадали в воду. Но пусть хоть знает: мы огрызаемся.
– Навались! – заорал Альв и продолжал, усиливая частоту гребка: – Хей! Хей!
Снова полетели стрелы. Мистина укрылся за щитом, услышал, как закричали раненые у него за спиной. Теперь, когда хеландия преследовала их, гребцы сидели к ней лицом и видели врага. Их не требовалось подгонять: люди налегали изо всех сил, понимая, что иначе станут беспомощными жертвами огненного змея из Боспора Фракийского. От ужаса отроки плохо понимали, на каком они свете, но ясно было одно: если подпустить хеландию на тридцать шагов, не выживет никто. Мучительная огненная смерть поглотит всех.
– Гейр! – Мистина оглянулся, принялся вертеть головой, отыскивая своего трубача. – Да где он? Живой? Рог где?
Гейр лежал у скамьи, прижав руку к плечу – оттуда торчало древко короткой толстой стрелы. Услышав голос своего хёвдинга, здоровой рукой вытащил из-под скамьи и потянул ему рог. Мистина сам протрубил приказ: «Отходим!» Потом еще и еще. И еще.
Многие и без того уже разворачивались, видя, что плюющаяся огнем хеландия сама пошла на них. В этой части пролива сгрудилась значительная часть русского войска – не менее семисот лодий из тысячи. Все, кто шел за Мистиной и потому не попал пока под огнеметные залпы, теперь поспешно разворачивался. Иные скутары сталкивались между собой, весла трещали и летели в воду. Плыли, будто гонясь за лодьями, щиты, полусгоревшие и целые, иные – утыканные стрелами.
И уже три хеландии надвигались; передняя плюнула огнем, но огненная дорожка пала на воду. Донесся слабый звук трубы, два ряда весел взметнулись над водой и застыли – хеландия сбросила скорость, чтобы не въехать в полосу собственного огня. Мистина снова протрубил приказ к отходу. Теперь он и его дружина оказались последними – между основным войском и хеландиями.
– Парус! – крикнул он: ведь теперь и русам ветер был попутный.
Отроки подняли парус; Мистина звуком рога отдал приказ: «Делай как я!» – и с облегчением увидел, что и на других мачтах появляются сероватые пузыри ветрил.
Русские лодьи ускорили ход. Пятна огня еще плавали позади, но их разносило волнами, открывая дорогу преследователям. Хеландии снова двинулись вперед. Прячась позади штевня, Мистина не сводил с них глаз. Но шли они медленно – медленнее, чем можно было ожидать от таких громадин с таким большим числом весел и широкими парусами на двух мачтах. Развороты совершали неспешно и неуклюже – видно было, что плохо слушаются руля, а может, кормчий неопытный или нездоровый. Так или иначе, это оставляло русам надежду на спасение.
– Навались, парни! – привычно крикнул Мистина, обернувшись и сверху вниз глядя на усердно напрягаемые плечи, на запрокинутые к нему лица, – то бледные, то чересчур красные, – полные усилия, смятения, надежды. – Надо, паробки, надо!
Привычные восклицания, привычные распоряжения, отдаваемые привычным голосом и почти спокойно, унимали смятение и помогали сосредоточиться на деле.
– Они отстают! – кричал Мистина, с восторгом видя, что пространство воды между ними и хеландиями расширяется. – Ползут, как жабы брюхатые! Навались!
А водная гладь вокруг распахнулась так широко, что Мистина уже смутно видел по сторонам и впереди другие русские лодьи. Но не сразу сообразил, что это значит: войско вернулось в северную часть пролива, Боспор Фракийский открывал пасть своего устья, готовый исторгнуть пришельцев назад в Греческое море.
На хеландии тоже поняли, что добыча ускользает, и усилили ход. Гребцы на лодьях выбивались из сил. Мистина прыгнул на скамью, откуда свалился раненый, схватил освободившееся весло и принялся грести, вкладывая всю силу своей широкой крепкой спины.
