Однако он оказался единственным в этой части войска человеком из княжьей дружины, и все поглядывали на отрока с ожиданием, надеясь, что присутствие его здесь означает вести о самом Ингваре. Но напрасно они надеялись: об Ингваре Соломка знал не больше других.
– С князем… – Мистина положил руки на пояс, его лицо ожесточилось. – Князь шел впереди войска и принял на себя то же пламя, что и все. Его лодья попала под струю огнемета, на нем горел панцирь, так что он может быть немного обожжен. Но я видел сам, как его переправили на лодью его брата Фасти, а та не горела. Фасти увез его подальше от греков… Но где он сейчас, я пока не могу сказать. А сейчас решать надо, что дальше делать. Говорите, мужи русские. Я вас слушаю.
– Чего, чего? – с досадой воскликнул Ярожит, все не желая успокоиться. – Домой надо поворачивать!
– Домой! Восвояси! – закричали здесь и там.
– Люди побиты!
– Лодьи пожжены!
– Князь-то жив еще?
– Уж коли сам князь пропал – нет нам удачи, не поглянулось богам!
– Не одолеть нам греков, коли у них молнии небесные на службе!
– Кто же знал, что здесь такое! Знал бы я раньше – никакими паволоками меня в греки не заманили бы!
– Да поймите вы: эти корабли с огнеметами – все, что у Романа есть! – повысил голос Мистина. – Греки очень сильно сглупили, что дали нам высадиться. Эта глупость им еще дорого обойдется. И раз они ее сделали, значит у Романа никакого войска поблизости нет! Так и пусть торчат в проливе. Они преграждают нам путь к Царьграду, но едва ли что помешает нам пойти вдоль побережья на восток. Это тоже земли Греческого царства, и там тоже полно добычи. Но она куда хуже защищена, чем царев стольный город.
– Ты про что речь ведешь? – Из толпы сидящих вскочил древлянский воевода Величко. – На восток? Про добычу? Правда, что ли, дальше воевать хочешь?
Мистина воззрился на него в показном изумлении, как будто не сразу понял, о чем тот говорит.
– А как же? – воскликнул он потом. – А ты что же – нет? Уж в портки «теплого» пустил, хвост поджал и домой к бабе запросился? Не много же вам, древлянам, надо!
В толпе поднялся шум, разом вскипели противоречивые чувства: одни вдруг опомнились, другие устрашились продолжения этого ужаса.
– Неужто думаешь дальше идти?
– А князь?
– Без князя как воевать?
– У нас тут почти семьсот лодий! – Мистина раскинул руки, будто предлагая слушателям оглядеться. – Посмотрите на себя, бояре, – вас тут сорок три человека, не считая меня. У нас, по грубому подсчету, тысяч семнадцать войска! Если наш князь мертв, мы достойно отомстим за него, прославим себя и возьмем богатую добычу. Если он жив – мы прославим этим походом его самого, так как мы все его люди. Так или иначе, жив он или мертв – для нас это не причина целым войском возвращаться домой, с позором вместо добычи. Со стыдом как с пирогом! У нас и сейчас хватает сил, чтобы завоевать половину Греческого царства! И мы это сделаем – если среди вас есть мужи, а не бабы с бородами! Если у кого сухие порты найдутся, чтобы намоченные переменить.
Люди засмеялись, и это был хороший знак.
– И я, побратим Ингвара, поведу вас мстить за него.
При слове «мстить» все опять затихли – это слово призывает к напряженному вниманию.
– Здесь, – Мистина указал в противоположную сторону от моря, – хватает селений и святилищ, где полно разных сокровищ. И чем быстрее мы пойдем за ними, тем меньше греки успеют увезти и спрятать. Завтра на рассвете мы выступим и возьмем все, что сможем унести, а остальное сожжем, как греки жгли наши лодьи и наших братьев. Вся эта земля будет гореть, как горели наши лодьи. Кто со мной?
Он бросил требовательный взгляд на толпу; во всем его облике отражался победительный внутренний порыв, увлекающий за собой.
– Я! Я! – закричали со всех сторон; те, кто быстрее опомнился и был пободрее, охотно вскочили, потрясая кулаками или секирами, что лежали под рукой.
– А если тут греки завтра окажутся? – унимали другие, более осторожные.
– Обложат нас на заре!
– Конница подойдет…
– Царь небось за ночь своих-то воевод собрал!
– Он тоже не сидит, варежкой хлопает!
– У нас дозоры вон на той горе! – Мистина показал в темноту, где высился над проливом каменистый холм. – И пока не стемнело, никаких войск они поблизости не видели.
– До утра подойдут!
– Вот завтра мы и узнаем, что нам судили боги в этом походе: добычу и славу или только славу! – крикнул Мистина. – Если завтра мы не встретим сильных войск, то будем знать, что у Романа их нет! Если бы у него было войско против нас, то уж верно он послал бы его защищать округу своей столицы. Если они с рассветом будут здесь – мы победим или умрем со славой! А если их не встретим – будем знать, что Перун отдал эту землю нам! И надо быть дураком и трусом, чтобы от самых стен Царьграда взять и повернуть назад! Или вчера все смелые сгинули, а остались одни слабаки?
– Нет!
– Не слабаки мы!
– Отомстим за братьев!
– Все мы клялись головой Перунова коня, что пойдем за Ингваром до конца и не посрамим своих дедов! – напомнил Мистина. – Такие клятвы дают не для того, чтобы забыть о них при первой капле крови. И я мою клятву сдержу!
Видя перед собой все эти лица и зная, сколько сил за ними осталось, Мистина окончательно обрел твердую землю под ногами. Вместе с осознанием сохраненных сил пришла потребность немедленного действия, и грызущее неведение судьбы Ингвара только усиливало ее. Мысль о поражении – потерянные скутары, убитые и сгоревшие люди, пропавший побратим – рождала в нем одно чувство: желание убивать. Немедленно вернуть грекам тот многотысячный долг, который в этот день обрушился на его плечи. Без этого он не мог жить дальше, не мог вернуть равновесие своему миру.
– Я не сделаю назад ни шагу, пока не отомщу за раны моего побратима, за его погибших гридей! – добавил он, перекрывая взволнованный гул. – Сегодня греки одолели нас на море, но завтра они узнают, как мы кусаемся на твердой земле. И даже пусть бы Роман собрал войско со всего царства – никто не скажет, что мы уползли побитые, в мокрых портках и с обожженными мордами. Перун с нами!
Мистина яростно вскинул к ночному небу руку с копьем.
– Перун! – рявкнули в ответ все, кто его слышал, бояре и отроки. – Перун с нами!
Яркие греческие звезды жмурились от страха, слыша этот грозный рев с далекой темной земли.
Распустив бояр передавать решение дружинам, Мистина оставил за старшего Тородда, а себя положил спать – с тем чтобы его разбудили через две стражи и именно он был на ногах в самый томительный предрассветный час, когда следует ждать нападения греков, если тем есть чем нападать.
