И вот пришла Калиница
Во здравие покачаться.
Когда на качели села,
Села и закачалась,
Вверх поднялись качели,
Под синее ясное небо.
С тех пор и по наши поры
Светят на небе два солнца:
Первое солнце – Солнце.
Второе же – Калиница…
[48]
Шествие остановилось. Народ всколыхнулся и загудел: все знали, что теперь Калиницу должны нести на самый высокий пригорок в округе, а там она будет «вынимать судьбу» всем желающим. Почему она остановилась посреди тропы?
Носилки вновь опустили наземь – прямо напротив Ингвара. Он сел и выпрямился. Сердце забилось: он видел перед собой лишь изваяние, покрытое красным покрывалом, с плотной повязкой на глазах, надетой прямо поверх ткани. Но под этим покрывалом пряталась и его доля – здоровье, честь и счастье. Он не видел лица своей судьбы, а она не видела его, и эта взаимная слепота усиливала ощущение, что они пытаются общаться через грань миров.
– Есть ли здесь кто-нибудь, кто желает попросить Калиницу о помощи? – провозгласила рослая девка из тех, что несли носилки.
– Да, есть! – С травы поднялся Боян. – Здесь есть один человек, кому очень нужна помощь Солнцевой Невесты. Готова ли она его выслушать?
Девушка под красным покрывалом поклонилась в знак согласия, скрестив руки на груди.
Боян повернулся к Ингвару и кивнул: говори.
– Солнцева Невеста! – хрипло от волнения начал тот. Не каждый день удается говорить с божеством напрямую. – Я, Ингвар, князь русский, о помощи тебя прошу. Помоги мне… Найди мне траву самовильскую… Чтобы раны и хвори исцеляла и удачу возвращала. А я тебе за это… Обручье серебряное поднесу.
Он поднял руку, показывая серебряный витой браслет на запястье. Солнцева Невеста сквозь свои покровы не могла его видеть, но зато видели люди вокруг.
– Князь Ингвар обещает Калинице серебряную гривну, – повторил Боян: у болгар браслет назывался гривной, а гривна – огорлицей.
Дева под красным покрывалом знаком показала, что согласна.
– Давай гривну, она возьмет самовильную траву через нее, – негромко сказал Боян.
– Так и надо, княже, правильно, – торопливо шепнул Держанович: он сам брал нужные травы через серебряную цепь.
Ингвар снял обручье и передал Бояну; тот с поклоном вручил его рослой девушке у носилок, а уж та положила на колени усевшейся на свой престол Калинице. Ингвар видел, как тонкая девичья рука взяла его браслет и спрятала под красное покрывало.
И на сердце посветлело: будто само солнце с неба приняло залог договора, обещая возвращение здоровья и удачи.
* * *
Проснулся Ингвар от ощущения легкого движения рядом. Открыл глаза: было светло, но в такую пору года это говорило лишь о том, что сейчас не середина ночи. На лежанку падали косые лучи из окна. До сих пор Ингвар не привык к такому свету в покое: все казалось, дверь затворить забыли. Овчина перед его постелью – лежбище Колояра – оказалась пуста. Дверь была приоткрыта, из-за нее доносилось перешептывание.
Вспомнился вчерашний день: шествие по лугам, толпа девушек в белых сорочках и черных плахтах, а над всеми высится еще одна – будто красное изваяние… Та, что взяла его обручье… Ингвар приподнялся: толкнуло чувство, что сейчас он получит ответ на свою просьбу. Ведь оно настало – утро Купалия, дитя чародейной ночи…
Дверь отворилась, вошел Колояр – с сомнением на лице. Увидев, что князь не спит, хотел что-то сказать, но передумал и отошел в сторону. За ним в покое появился кто-то еще – и Ингвар с изумлением увидел совершенно незнакомую девушку. Явно не из тех челядинок, что Калимир присылал ухаживать за ним под бдительным присмотром Держановича. Одеждой гостья не отличалась от вчерашних дев из дружины Солнцевой Невесты: белая сорочка, черная плахта и красный пояс. Но облик ее чем-то поразил Ингвара. Две длинные черные косы спускались на грудь, в косы были вплетены уже приувядшие цветы. А лицо… Вот в чем дело! Чертами лица – разрезом глаз, высокими скулами – она напоминала степнячек, что не вязалось с обычной одеждой славянских девушек. Но это Ингвар едва сумел отметить краем мысли: куда сильнее ему бросилась в глаза непривычная и оттого удивительная красота девушки.
Обеими руками, с выражением благоговения, она держала перед собой какой-то стебель.
– Вот, княже! – Колояр поклонился и обернулся, указывая на девушку. – Тебе самовилину траву принесли.
Ингвар сел, безотчетно оправил ворот сорочки. Провел рукой по волосам и впервые за все эти дни подумал: а у меня небось и вид с обожженной-то мордой… Будто с крады соскочил.
Девушка слегка поклонилась в знак приветствия, приблизилась к лежанке и положила ему на колени свое приношение. Это был зеленый росток с небольшими листиками, с гроздью растопыривших лепестки желтых цветков.
– Вот самовилина трава, – произнесла девушка. – Положи ее под главу себе, и через три дня будешь здрав.
– Ты кто?
Безотчетно Ингвар взялся за стебель, но, ощутив влажную плоть растения, отнял руку: осознал, что такое диво требует какого-то особого обращения.
– Я говорил, что это «заячья кровь», у нас тоже такая растет! – вставил Колояр. – А она говорит, это трава самовилина, а еще ее зовет «Еньова кровь», потому что…
– Потому что когда святому Еньо главу усекли, кровь его на землю пала, и от крови той выросла сия трава, – девушка обернулась к отроку, будто напоминая, что право рассказывать принадлежит ей. – Потому и расцветает сия трава в Еньову ночь, когда сядет на нее звезда небесная, и вся сила самовил в нее входит. Возьми, княже, и да принесет тебе здравье Бог и самовилина трава.
– Ты кто? – повторил Ингвар.
Он не мог понять, встречал эту деву раньше или нет: лица ее он прежде не видел, но не отпускало чувство, что она обреталась где-то рядом уже давно.
– Это Боянова сестра, – опять встрял Колояр. – И Калимирова.
– Князь Пресиян, сын Владимиров, был моим отцом, – девушка опять оглянулась на Колояра. – А ты, если будешь все время говорить вместо меня, тебе самовилы зашьют рот!
– А ты где траву взяла? – спросил Ингвар.
В стебле у него на коленях было нечто общее с девушкой – будто тот вырос из ее кос, где еще видны его зеленые собратья. Вся она казалась какой-то необычной: от ее присутствия покой наполнился запахом свежей, влажной зелени.
– От Калиницы.
– Солнцевой Невесты?
– Да. Она ушла! – Девушка показала глазами в небо за окном. – Видишь, как солнце ликует, в море омывшись? Под вечер в Еньов день, как пора ему домой, спускает оно златые лучи свои и делает из них качели на ветке дубовой. Садится на них Калиница и качается – все выше и выше. А солнце лучи свои подбирает и ее на небо втягивает. Лишь покрывало ее по небу расстилается, закатным багрянцем его одевает…
