Вот протянулись навстречу сверкающие жала, будто исполинский змей высунул разом три десятка железных языков. Вот они уже так близко, что можно разглядеть глаза – единственное, что видно под шлемами с плотными бармицами.
А потом греческий конный строй врезался в русский пеший. Над рощей взмыл жесткий треск щитов, звон столкнувшихся клинков, вопль раненых и умирающих, пронзенных копьями, дикий крик насаженных грудью на острие лошадей.
Русский строй дрогнул и просел, но устоял. Началась рубка.
В оглушительном шуме нельзя было услышать новых приказов и боевых кличей, и черниговцы не сразу заметили, что товарищи вокруг них падают, убитые стрелами, прилетевшими не только спереди, со стороны конницы. Вдруг оказалось, что по бокам, из рощи, наступает греческая пехота. Сжимая русскую сотню с двух сторон, скутаты
[49] гнали их на всадников, расставляя разорвать и смешать строй.
Пехоты было несколько сотен. Вскоре черниговцы оказались окружены полностью, и кольцо стало сжиматься. Теперь биться мог один только внешний ряд. Русы сражались отчаянно, привыкнув к сознанию своей силы и не собираясь уступать. Но места убитых греков тут же заполнялись новыми, а места убитых русов оставались пусты. Отряд их таял, как горсть снега, со всех сторон окруженная огнем.
* * *
В этот раз Ивор со своей тысячей, шедший на юг по следам Буеслава, так и не встретил его до самого вечера. Лишь на закате передовой дозор заметил несколько всадников. Это оказались черниговцы: пять человек, почти все были ранены, судя по помятым доспехам, прямо из боя.
– Греки! – закричали они шедшему им навстречу дозорному десятку. – Впереди!
Это были все, кто уцелел из дружины Буеслава. Засада пехоты в роще довершила дело конницы, а еще один отряд в то же время легко разогнал охрану обоза и захватил его. Пять отроков чудом сумели вырваться из ловушки и обходным путем устремились на север, к своим. Еще двое погибли, получив по стреле в спину.
– А Буеслав? – спросил Ивор, выслушав их.
Хмурые отроки лишь покачали головами…
* * *
В последующие дни Ингвар еще несколько раз видел Огняну-Марию: одетая в греческое шелковое платье, она заходила узнать, все ли у гостя хорошо. С тем же к нему приходили и Боян, и сам боил Калимир, да и Держанович имел от князей позволение в любое время обращаться с просьбами, если раненому что-то понадобится. Посещения княжны следовало считать знаками вежливости и приязни – Ингвар так это и понимал. Самовилину траву он держал под изголовьем, и, пожалуй, помогало: лихорадка прошла, он ощущал прилив бодрости. Раза два-три даже видел Огняну во сне, и сны эти потом весь день лежали на сердце, будто тайный дар, обещание неведомых, но манящих будущих благ. С того утра после Еньова дня Ингвар озаботился своим видом, ощупывал лицо, пытаясь понять, остались ли следы от ожогов. Хорошо хоть, борода и брови уже отросли, а то вовсе хоть людям на глаза не показывайся.
Но и между встречами Ингвар часто думал о девушке. На второй раз добился признания, что под покрывалом Солнцевой Невесты пряталась Огняна-Мария, потому и его обручье у нее. Изготовленное для широкой мужской руки, ей оно было велико, и его уже слегка переделали, чтобы не сваливалось. Почему-то вид своего старого украшения на этой маленькой смуглой руке забавлял Ингвара.
Эти обручья они с Мистиной заказали себе после уличанского похода, из добытого серебра – одинаковые. Где-то теперь второе… И его хозяин.
Отгоняя бесплодное беспокойство, Ингвар спрашивал Бояна о сестре: почему за десять лет ей не нашли жениха, все ли с ней хорошо?
– Ее брат и мой брат Печо, то есть царь Петр, не могут договориться, за кого ее отдавать, – пояснил Боян. – Печо и Иринка хотят найти ей жениха среди знатных греков, но Калимир не соглашается отослать ее в Царьград. Он думал подыскать ей жениха среди угров… Или даже, может быть, печенегов.
– Печенегам? – изумился Ингвар. – В степь, в вежи на колесах, такую красоту отдать?
– А почему нет? Ее мать родилась в такой же веже. У нее есть в кочевьях весьма знатные и влиятельные родичи. Даже велись уже кое-какие переговоры… Ты знаешь, что печенеги – союзники греков, и те могут, случись нам проявить неповиновение, натравить их на нас. Нам нужны свои ближники среди степняков. Петру не нравится эта мысль – по греческому закону запрещено выдавать девушек за некрещеных, и царица будет очень недовольна. Но и он понимает: подарить грекам еще одну заложницу не слишком умно. Вот и не может решиться ни на что. Боится, что заведи Калимир ближников сразу в двух знатных печенежских родах, при их огромной силе он сумеет вернуть власть старшей ветви Борисовых потомков.
– Старшей?
– Да, ведь его дед Владимир был старшим сыном Бориса, а наш отец, Симеон, – младшим. И среди наших боилов и багаинов многие до сих пор недовольны, что власть ушла к младшему сыну. Это те, как ты понимаешь, что недолюбливают греков.
– Некрещеные?
– Все болгары крещены. Поэтому Печо не может допустить брака своей сестры с идолопоклонником.
– А, она же тоже крещеная! – Ингвар поморщился.
Почему-то это соображение его задело.
– Если будущий зять поклянется не мешать жене почитать Господа Христа, разрешит держать при себе попина и растить хотя бы дочерей в Христовой вере, Калимир этим удовлетворится.
«А что? Пусть она там верит во что хочет», – мысленно махнул рукой Ингвар. Те крещеные женщины, каких он знал, отличались послушанием и домовитостью, чего еще надо от жены? Но тут же опомнился: не о нем же речь. А о будущем зяте Калимира, печенеге узкоглазом, Ящер его ешь…
И все же, едва проснувшись, Ингвар начинал думать об Огняне-Марии и ждать: а что, если нынче снова придет? Будто иных забот нет, ворчал он сам на себя, пытаясь оттолкнуть эти мысли. Но вскоре уже вновь тянулся к ним. Забот у него хватало, а образ кареглазой самовилы утешал и бодрил, будто в ее лице сама судьба обещала: все наладится. С ее появлением в покое словно веяло свежим душистым ветром. Занятый ею, Ингвар все меньше вспоминал о своих ранах, меньше терзался сознанием поражения – перед ним открывался путь в будущее. Трещина в ребре подживала, ему было уже не больно глубоко дышать и даже смеяться. Рана в бедре закрылась и побаливала уже терпимо даже при попытке опереться на ногу, и Ингвар верил, что вскоре сможет ходить хотя бы с клюкой. Подумывал попросить коня и объехать своих людей в их стане на лугу: и людям показаться надо, и самому посмотреть, как дела у прочих раненых.
И снова ему мерещилась Огняна-Мария: казалось, стоит выйти на луговой простор, и она окажется рядом, появится из зелени и цветов…
Но дней через пять случилось нечто такое, что выдуло из головы все легкие мысли.
– Наши в город идут! – крикнул Колояр, заглянув в покой.
– Что? – не понял Ингвар.
