Он улыбнулся в ответ на прикосновение и исчез в толпе. С титаническим усилием Эйвери переключила внимание на отца.
– С большой радостью представляю вам – Зеркала!
Пирсон Фуллер взмахом руки указал на потолок. Голограмма заснеженного неба исчезла, сменившись чертежами новой башни – сплетениями линий, углов, изгибов. Проекции сияли, напоминая живое существо.
– На самом деле это две башни, служащие зеркальным отражением друг друга, светлая и темная. Полярные противоположности, как день и ночь. Одна не имеет смысла без другой, как и многое в нашем мире.
Отец пустился в объяснения, что идея эта пришла им благодаря шахматам, но Эйвери не слушала. Она смотрела наверх, на проекцию. Свет и тьма. Добро и зло. Правда и ложь. Эйвери могла назвать еще множество контрастов в своей «идеальной» жизни, окутанной мрачными секретами.
Гости перешептывались, называя проект башен роскошным, фантастическим. Всем не терпелось увидеть их воочию. Конечно, большинство отправятся на черно-белый бал в честь открытия: частные чартерные рейсы забронировали еще месяц назад. Все как с Башней в Рио четырьмя годами ранее или в Гонконге десятилетие назад. Но Эйвери не хотелось никуда ехать.
Вдруг ее слух полоснуло знакомое имя. Раздались новые аплодисменты. Эйвери потрясенно заморгала. Атлас, стоявший в противоположной стороне зала, тоже выглядел растерянным.
– Мой сын Атлас работает со мной уже несколько месяцев, – проговорил отец, даже не глядя в его сторону. – С гордостью хочу сообщить, что после открытия Зеркал он переедет в Дубай и встанет во главе всех дел. Надеюсь, вы не прочь поднять бокалы за новую башню и за Атласа!
– За Атласа! – выкрикнули гости.
Эйвери не могла собраться с мыслями. Голова шла кругом. Атлас переезжает в Дубай?
Она глянула в его сторону: невыносимо хотелось встретиться с ним взглядом. Но он, выполняя роль послушного сына, улыбался и принимал поздравления. Когда мимо пролетел поднос, Эйвери с такой силой бросила туда пустой бокал, что ножка раскололась надвое.
Несколько гостей одарили ее любопытными взглядами – что же вывело из себя всегда сдержанную Эйвери Фуллер? Но ховер-поднос улетел, унося прочь улику, к тому же ей сейчас было все равно. Она думала только об Атласе – и о его возможном переезде.
На планшете зажужжало входящее сообщение: «Не беспокойся. Я не поеду».
Бурлящие в душе тревоги и сомнения немного улеглись. Раз Атлас сказал, что не поедет, так оно и будет.
Все же Эйвери тревожили странные нотки в голосе отца. «С гордостью хочу сообщить…» – сказал он, но без всякой гордости. Папа смотрел на Атласа недоверчиво, будто проснулся и обнаружил, что последние тринадцать лет в его доме живет незнакомец.
Словно почувствовав взгляд Эйвери, Атлас посмотрел на нее. Она еле заметно тряхнула головой, пытаясь сказать: проблема не в нем, а в отце.
Возможно, Пирсон чувствовал, что между ними происходит нечто необычное. Или подозревал, но не мог признаться себе в этом.
Эйвери и Атлас ходили по краю пропасти. А отец поступал так же, как в сходных случаях в бизнесе: пытался изолировать проблему, пока не найдется решение.
Всплыл истинный смысл этого поступка: папа отправлял Атласа в ссылку.
Леда
С другого конца зала Леда внимательно следила за Эйвери и Атласом, не упуская ни малейшей детали.
Что ж, похоже, брата и сестру Фуллер это заявление застало врасплох. Может, в их райском уголке не так уж и спокойно. Стоит за это выпить, решила Леда, и ноги сами понесли ее к бару.
– Леда! – В руку вцепилась мама.
Девушка со вздохом развернулась, в очередной раз поражаясь способности Илары вложить целую гамму эмоций – укор, разочарование, предупреждение – в одно-единственное слово.
– Идем поприветствуем хозяйку, – настойчиво проговорила та, уводя дочь в противоположном направлении.
– Хотела взять себе содовой, – соврала Леда.
– Элизабет! – Илара вышла вперед и сдержанно обняла миссис Фуллер. – Какой удивительный вечер! Вы, как всегда, превзошли сами себя.
– Ох, это все Тодд. Лучший в мире организатор мероприятий. Гений креативности, – взволнованно проговорила миссис Фуллер и понизила голос, будто собиралась открыть шокирующую тайну. – Вы бы знали, что он приготовил для бала по сохранению Гудзона! Просто за гранью! Вы ведь, конечно, придете? – запоздало проговорила хозяйка вечеринки.
– Ни за что не пропустим, – с улыбкой ответила Илара.
Леда знала, что втайне мама мечтала поработать над организацией подобного приема, но никто ее не звал. Они уже пять лет жили наверху Башни, но по-прежнему считались нуворишами.
Миссис Фуллер повернулась к Леде:
– Как поживаешь, дорогая? Наверное, ты ищешь Эйвери, но я даже не знаю, где она…
«С вашим сыном», – ядовито подумала Леда, но лишь кивнула в ответ.
– Ах, вот и она! Эйвери! – требовательно позвала миссис Фуллер. Бывшая подруга всегда называла голос мамы генеральским. – Смотри, кого я нашла для тебя. Леду! Мы как раз говорили о бале по сохранению Гудзона.
Оставив компанию гостей, с притворной улыбкой Эйвери направилась к ним.
– Леда, потрясающе выглядишь. Надеюсь, тебе здесь нравится? – невыразительным голосом спросила она.
Миссис Фуллер уже не обращала на них внимания: вместе с мамой Леды она подплыла к другой компании. Две бывшие подруги остались наедине.
– Лучше и не придумаешь, – язвительно отозвалась Леда.
Эйвери опустилась на стул в углу комнаты. Юбка с невесомой сеткой окутала ее золотым облачком. Без зрителей Эйвери заметно приуныла:
– Я не в настроении.
Леда опустилась на соседний стул.
– Что ты делаешь? – удивленно спросила Эйвери.
Леда не знала, что ответить. Может, ей хотелось передохнуть от вечеринки.
– Старые привычки сложно искоренить, – ответила Леда, но желчи в ее голосе не было.
Некоторое время они молча наблюдали за водоворотом наигранного смеха, деловых разговоров и светских бесед среди мягкого сияния фонариков.
– Не думала, что ты придешь.
Слова Эйвери смутили Леду, но она быстро нашла что ответить:
– И пропустить то заявление про Дубай? Ни за что!
Леда не знала, какую реакцию рассчитывала вызвать – всплеск паники, гнева, печали, – но ничего этого не получила. Совсем ничего. Эйвери словно окаменела – сцепив ладони на коленях и скрестив длинные ноги, она будто и не дышала. Сидела, как мраморное изваяние. «Трагическая красота» – так назвал бы ее скульптор, возводя в ранг шедевров.
Леде стало обидно за себя и Эйвери: они сидели в блеклой, страдальческой тишине, а кругом лежали осколки их былой дружбы. А ведь они на вечеринке! Жалкое зрелище.
