«Меня по-прежнему интересует твоя жизнь…» Ему не все равно? Но интересует она его как друг… или все же больше?
Корд отряхнул темно-синие форменные брюки и поднялся. Момент ускользнул.
– Пора возвращаться. Я дорожу местом ассистента преподавателя, – ровным голосом произнес Корд. – Это единственная внеклассная работа в моей университетской программе.
Он протянул руку, чтобы помочь Райлин подняться на ноги. Когда их ладони соприкоснулись, ее пробрала дрожь – как электрический ток, достигая кончиков пальцев.
– Что, разве уличные гонки на старых автомобилях в Хэмптоне не в счет? – подшутила Райлин.
Корд наградил ее улыбкой – за воспоминание, которое они хранили вместе.
Всю обратную дорогу Райлин терзалась новым чувством, еще неявным, но неотвратимым – одновременно радостным и пугающим. Но окунаться в него она не решалась, боясь обжечься.
Однако, пока экскурсовод монотонно читал лекцию, Райлин то и дело поглядывала на профиль Корда и гадала: что же все это значит?
Эйвери
В понедельник вечером Эйвери, сойдя с монорельсового поезда в Нью-Джерси, плотнее запахнула полы темно-синего пальто и двинулась по дорожке, ведущей к кладбищу Сифлер. Одинокий ховер засек движение и полетел рядом, с надеждой мигая зеленой лампочкой и показывая, что свободен, но она не обратила внимания. Сейчас Эйвери нуждалась в свежем воздухе. Проснулась она в апатичном, опустошенном состоянии, на мокрой от слез подушке. Как бы Эйвери ни старалась в течение дня совладать со своим горем, за ночь она забывала, что между нею и Атласом все кончено, и утром жестокая правда накрывала ее с новой силой.
Замкнувшись в себе, сходя с ума от одиночества, она ни с кем не могла поговорить по душам. Мимоходом Эйвери подумала о Леде, но, хоть они и шли на примирение, обсуждать с подругой Атласа пока было рано. Как же ей не хватало Эрис!
Поэтому она и оказалась на кладбище, одетая в плотное пальто и ковбойские сапоги – из коричневой кожи с белыми вставками, которые Эрис всегда просила у нее. Они, как ничто другое, подходили к случаю. Эйвери миновала главные ворота, кивнула на входе в камеру видеонаблюдения и свернула налево, где в центре семейного участка Рэдсонов находилась могила Эрис. Что бы ни случилось у них с отцом при жизни, после смерти он все же признал дочь.
Эйвери не была здесь со дня похорон подруги: после погребения и бесконечной поминальной церемонии, для которой арендовали безликий зал; мама Эрис все еще жила внизу Башни, а отец – в «Нуаже». До самого конца там пробыли лишь родители Эрис, ее бабушка, Фуллеры и… Леда. Эйвери стояла на пронзительном ветру и смотрела, как священник опускает в землю крошечную урну с пеплом. Неужели это все, что осталось от ее энергичной, полной жизни подруги?
Усыпанная гравием дорожка привела Эйвери к надгробной плите – гладкой, с выгравированным на ней именем Эрис. Стоило коснуться верхней части, как вспыхивала голограмма: девушка улыбалась и махала рукой. Эйвери это казалось нелепым, но Каролина Додд-Рэдсон обожала модные новшества, даже в похоронных делах.
Глаза Эйвери увлажнились: больше всего на свете ей сейчас хотелось поговорить с подругой.
«Так говори», – сказал внутренний голос. Кругом никого не было, да и какая разница? Эйвери сбросила шарф, расстелила его на газоне, села и прокашлялась. Наверное, выглядела она глупо.
– Эрис, это я, Эйвери. – Она представила, что подруга тоже садится, а ее глаза с янтарными искорками округляются от любопытства. – Принесла тебе кое-какие вещи, – неловко проговорила Эйвери, открывая сумку. – Вот золотистая пайетка с того платья, которое ты как-то одолжила мне для праздничной вечеринки. – Эйвери аккуратно положила блестку рядом с надгробием, позволяя той поймать солнечный лучик, – Эрис бы понравилась такая красота. – И твои любимые духи. – Эйвери прыснула жасминовой туалетной водой, которой всегда пользовалась подруга. – А здесь малиновые конфетки из «Серафины».
Она развернула гладкую конфету из темного шоколада, гадая, зачем вообще принесла сладости, а потом бросила ее в рот. Эрис наверняка хотела бы, чтобы подруга разделила с ней этот вкус.
Вдруг Эйвери нащупала в сумке еще один предмет.
– Ах да, и свеча!
Порывшись, Эйвери нашла в сумке стайлер, нажала на подогрев и поднесла к огрызку Интокси-свечи, которую утащила у Корда. На золотистом фитильке ожило пламя и затанцевало на ветру.
Опираясь на локти, Эйвери сквозь прикрытые веки смотрела на свечу и думала о том, что ее купила Эрис. Как это на нее похоже! Словно сорока, та обожала все яркое и блестящее, что уж говорить о запретном. Способная привести к пожару Интокси-свеча была тому отличным примером. Огонек двигался быстро и своенравно, будто сама Эрис.
Свеча понемногу таяла, выпуская в воздух крошечные пузырьки серотонина. Волнение Эйвери постепенно стихало.
И вдруг ей явилась Эрис: как ни в чем не бывало та сидела на собственном надгробии – в пышном розовом платье, словно маленькая девочка, играющая в принцессу, и без капли макияжа на свежем, красивом лице.
– Эйвери? – спросила Эрис, покачивая босой ногой и сверкая серебристым лаком.
Эйвери хотелось обнять подругу, но она знала, что прикасаться не разрешено.
– Эрис! Я так сильно скучаю по тебе, – с чувством сказала Эйвери. – Без тебя все разваливается на части.
– Знаю, лучше меня никого нет. Что еще новенького? – непринужденно спросила Эрис с улыбкой, осветившей ее яркие черты. Идеально изогнутые брови нахмурились, когда она увидела пламя. – Ты принесла Интокси-свечу? Классно!
Эйвери молча протянула свечу, и Эрис почти коснулась ее пальцами. Она сделала глубокий вдох и блаженно зажмурилась:
– Взяла у Корда, да?
– Он сказал, что мне она нужнее.
Эйвери опустила голову, полная угрызений совести из-за той ночи. Зря она пошла тогда к Корду. Кто знает, может, если бы она не флиртовала с ним, Атлас не поехал бы домой с Каллиопой – и не поставил бы под удар их отношения. Тогда бы они не оказались в этой мучительной западне.
– И что происходит? – спросила Эрис. – Дело в Леде?
– На самом деле с Ледой все налаживается, – неуверенно проговорила Эйвери. – Хотя она и сделала это… в смысле…
– Все хорошо, – мягко проговорила Эрис. – Мы обе знаем, что она не хотела меня убить.
Рыжие с золотом волосы рассыпались по плечам – словно жидкий огонь закатного солнца.
– Не хотела, – повторила Эйвери. – И ей очень плохо, – добавила она, зная, что все слова бесполезны.
Эрис вздрогнула, ее лицо исказилось от боли.
– Я многое хотела бы изменить той ночью. Леда не виновата. Но хватит об этом, – быстро проговорила Эрис. – Что волнует тебя?
– Атлас, – призналась Эйвери и сделала многозначительную паузу.
