– Привет, Леда, – сказала Райлин.
Леда подошла к перилам и тоже посмотрела на сияющую толпу гостей, освещенных искрами огненных фонтанов. На одной из террас пел живой хор: голоса атласными ленточками вплетались в ночь.
– Итак, – спросила Леда, – как проходит твоя первая вечеринка?
– Вообще-то, не первая. – Райлин иронично закатила глаза, не веря своим ушам.
– Кого ты обманываешь? – спокойно спросила Леда. – Ты проделала такой путь в Дубай, а теперь стоишь в сторонке и ни с кем не общаешься? Ты же учишься со многими из здешних ребят. Уверена, ты можешь хотя бы поздороваться с кем-нибудь.
Райлин покраснела. Леда была права.
– Да, мы вместе учимся, но это еще не значит, что они мне нравятся, – возразила Райлин.
– Не вижу проблемы. Тебе не обязательно любить собеседника. Вот, к примеру, ты ненавидишь меня, но мы же разговариваем.
Райлин с удивлением поняла, что больше не питает к Леде ненависти.
– Не понимаю я тебя, – тихо сказала Райлин. – Несколько месяцев назад ты грозилась меня уничтожить, а теперь приводишь на вечеринку и помогаешь в школе. Что изменилось?
– Я изменилась. – Леда тяжело вздохнула, не отводя взгляда от Райлин. – И ты тоже. Ты уже не та девушка, которую я мучила за обедом в первый день.
Из колонок раздались новые ритмы, но она расслышала каждое слово Леды.
– Да, ты права, – улыбнулась Райлин. – У меня теперь иммунитет к твоим издевкам.
– Ты всегда была сильной. – Леда иронично взглянула на нее. – Но ты стала умнее и наблюдательнее, а еще не такой нахальной. Мне больше нет нужды тебя запугивать. Есть дела и поважнее.
Всерьез она говорит или шутит? Кто ее поймет!
В сознании Райлин всплыло непрошеное воспоминание – как-то в монтажной комнате Шэйн сказал ей, что в голографии главенствует перспектива. Разные люди по-своему видят мир. Конечно, Райлин многих подвела да и сама ошиблась в некоторых людях. Хайрел, Леда, Шэйн и в особенности Корд. Но может, стоило взглянуть на все под другим углом?
– Господи, Райлин. Мы на вечеринке, а у тебя такой видок, будто ты силишься разгадать тайны вселенной. – Леда протянула ей бокал. – Давай-ка расслабься и улыбнись!
Райлин сделала глоток из покрытого инеем белого бокала. Напиток показался ей горьковатым и слишком крепким.
– Не могу пить на пустой желудок, – возмутилась она.
– Я тоже сейчас умру с голоду. Ты еще не видела шарики ризотто? Выглядят божественно.
Без лишних слов Леда подхватила Райлин под руку и потащила к фуршетному столику. На секунду та замешкалась – ей все еще хотелось найти Корда, – но вечеринка же только начиналась, да и есть охота. Все-таки здорово не испытывать ненависти к Леде!
Как же все странно устроено – Райлин Майерс и Леда Коул заключили неожиданное перемирие и под бархатным, мерцающим покровом ночи отправились на поиски ризотто.
Каллиопа
Каллиопа стояла возле композиции из цветов-эмоций: сейчас они излучали мягкий золотистый свет, соответствуя ее радостному настроению. Так называемая система определения чувств была не слишком надежной, поскольку опиралась на сердцебиение и температуру тела, а также на уровень феромонов, но Каллиопе впервые казалось, что цветы как нельзя точнее отражали ее расположение духа.
Она перешла на другую сторону террасы, чтобы немного отдохнуть и дождаться Атласа. Как раз в этот момент Каллиопа услышала за спиной шаги. Она обернулась, расплываясь в улыбке, но увидела вовсе не Атласа, а его сестру.
Выглядела Эйвери как безумная. Вырядилась она в сверкающее белое платье с горловиной из прозрачного тюля, украшенного несколькими слоями кружева и изящными жемчужинами, а юбка заканчивалась чуть выше колен, причем рваной линией, словно платье отрезали лезвием. Из заколотой шпильками прически выбивались свободные пряди, окружая лицо Эйвери светлым облаком спутавшихся волос.
– Я тебя искала, – заявила блондинка зловещим тоном.
– Привет, Эйвери. – Каллиопа с любопытством изогнула бровь. – Это свадебное платье? – не удержалась она.
– Было таким, пока я его не обрезала и не превратила в вечернее.
Что ж, она умела привлечь к себе внимание.
– Чем могу тебе помочь?
– Все предельно просто. Я хочу, чтобы ты убралась ко всем чертям из Нью-Йорка, – отчетливо произнесла Эйвери, будто хотела донести до Каллиопы значимость каждого слова.
– Что ты сказала? – нахмурилась Каллиопа, но желудок скрутило от тошнотворной мысли: Эйвери все знает.
Та грозно шагнула вперед:
– Я знаю правду о тебе и твоей матери. Поэтому вы обе исчезнете из Нью-Йорка и больше никогда не увидите Атласа. Все это время ты дурачила его ради денег! Для тебя он был очередной жертвой.
Страх Каллиопы скручивался в тугой жгут. Она осторожно вздохнула:
– Все совсем не так, пойми!
– И каков ваш план на сегодняшний вечер? Собирались сбежать с серьгами моей мамы?
Каллиопа поежилась, услышав обвинение. Она в самом деле это замышляла. Прежняя Каллиопа так бы и сделала, но в этот раз ее что-то удержало. Она не хотела так поступать с Фуллерами. И ни с кем другим.
Может, в ней проснулось то, что называли совестью?
Она хотела заговорить, но Эйвери покачала головой. Идеальные черты лица исказились от отвращения.
Двигаясь спокойно, с достоинством, которое она могла сейчас изобразить, Каллиопа подняла руки и расстегнула бесподобные серьги с розовыми бриллиантами. Она протянула украшения Эйвери, и та резко выхватила их.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – настаивала Каллиопа, глядя, как та меняет свои серьги на розовые бриллианты. – Ты совершенно меня не знаешь.
Эйвери подняла голову – небесно-голубые глаза смотрели на Каллиопу безжалостно.
– Я знаю намного больше, чем хотелось бы.
– Откуда? От Брайса?
Каллиопу огорчало, что им с матерью опять придется уезжать. После всех стараний Элайзы – после того, как она приняла предложение Надава и решила остаться, – они опять будут вынуждены бежать, поджав хвост. Менять сетчатку и удостоверение личности, обманув какого-нибудь бедняка. Больше не будет Каллиопы Браун. От этой мысли она похолодела.
Эйвери удивленно вскинула голову:
– Какое отношение к этому имеет Брайс? Он с вами заодно?
– Забудь.
Толпа гостей вдруг взорвалась криками, начиная обратный отсчет до полуночи:
– Десять, девять, восемь…
Скоро запустят первый залп салютов – они будут греметь каждый час, до самого утра. У Каллиопы закружилась голова от мысли, что еще слишком рано, но весь ее мир успел перевернуться с ног на голову. Дважды.
