– Посмотрим, – ответил Мейкон.
– Значит, не вернемся, – поняла Эйва.
– Мы этого не говорили, – заметила Хизер.
– А говорить вовсе не обязательно, – сказала Эйва.
Пока отец нес ее к машине, она едва не уснула, убаюканная размеренным покачиванием его плеча. Преодолевая дремоту, усталость и нарастающую в душе печаль, она в последний раз посмотрела на ярмарку.
Позади остались огни, карусели, жонглеры, гимнасты, бородатые женщины, жирафы и звери, чьих имен она не знала. Она увидела медленно бредущую мать, тоже усталую, но улыбающуюся, а еще – отцовскую спину. Почувствовала его волосы, щекочущие щеку, ощутила силу этого мужчины, надежного и твердого, словно земля под ногами.
Прежде чем окончательно провалиться в темноту сна, Эйва еще раз поглядела на мать. Та, словно Лотова жена, быстро оглянулась назад и вновь двинулась вслед за дочерью и мужем. Вот только лицо ее сделалось сумрачным и жестким. Обычно гладкий лоб подернулся морщинками. Все, что было светлого в этот вечер (радость, волнение от приключений), – все пропало. Так комната погружается в беспросветную мглу, когда задувают последнюю свечу.
– Мама! – позвала Эйва.
– Что, дочка? – Улыбка вернулась на лицо матери, будто никуда не исчезала.
– Это не обязательно плохо, – сонно пробормотала Эйва, положив голову отцу на плечо.
– Что именно?
– Когда что-нибудь заканчивается. Иногда так нужно. Не грусти. – Эйва закрыла глаза и, как это часто бывает с детьми, заснула сразу и глубоко.
Она не увидела, как мать заплакала, и не услышала, как отец спросил, что случилось. Хизер ответила:
– Я улыбаюсь, но никогда не знаю – на самом ли деле.
5
– КАК БЫ Я ХОТЕЛА, чтобы Уош был сейчас здесь, – сказала Эйва.
– А теперь повтори это три раза, только быстро, – ответил Мейкон, потом склонился и чмокнул ее в лоб.
Они с дочерью сидели на кухне. Эйва, Мейкон и Кармен два последних дня обсуждали предложение Эльдриха. В итоге решили согласиться, но с условием, что все будет происходить дома, а не в эшвилльском госпитале. Мейкон больше не в состоянии был видеть дочь в больнице.
Теперь ее тело было облеплено электродами, регистрирующими давление и пульс, а на голове красовался резиновый шлем с проводами и все теми же электродами. Техник, надевавший устройство, объяснил, что оно предназначено для записи волн электромагнитного излучения ее мозга, то есть – его активности. «В общем, все будет, как на ладони», – добавил он гордо.
– Я буду рядом, – успокоил Эйву Мейкон. – Если тебе что-нибудь понадобится или не понравится, сразу зови меня. Лады?
Эйва слабо улыбнулась.
Не оглядываясь, Мейкон вышел. За дверью уже топтались врачи, техники и операторы, только и ждавшие, когда он уйдет. Они проводили его недовольными взглядами, словно сквоттера, покидающего чужое жилище. Так же молча он прошел через гостиную, где сидели Эльдрих и Кармен. Последняя донимала доктора бесконечными расспросами о сути исследования, его безопасности для Эйвы и, наконец, о том, что он будет делать, если что-то пойдет не так.
Мейкон вышел во двор. Солнце стояло высоко, в воздухе чувствовался морозец – холодное дыхание ранней, суровой зимы. За подъездной дорожкой было припарковано множество фургончиков, пикапов и один автомобиль «Скорой помощи», прибывший на всякий случай из Эшвилля. Взглянув на «Скорую», Мейкон вздрогнул, вспомнив случившееся на авиашоу: руки Эйвы в крови Уоша, ужас в глазах дочери и то, как она потеряла сознание.
В тот момент он решил, что дочь умерла. Он не представлял, что будет делать, если потеряет Эйву, и почувствовал, что впадает в дикую панику. Захотелось немедленно вытолкать взашей всех этих докторишек и техников с операторами, всю эту внушавшую ему страх толпу выразителей чаяний всего мира, день за днем следящего и ждущего любых новостей об Эйве. Жаждущего досконально препарировать всю ее подноготную.
Мейкон почувствовал, что теряет свое дитя.
Остановившись посреди двора, шериф оглянулся на дом. Он увидел перед собой жалкую дощатую лачугу. Краска выцвела, на карнизе там и сям темнели дыры, проделанные дятлами, пчелами-древогнездами, а может быть, даже мышами. Впервые за много лет Мейкон увидел свой дом таким, каким он был на самом деле, посмотрел на него, что называется, свежим взглядом.
А вместе с домом увидел и жизнь своей семьи. К горлу подступил ком. Если бы сам Мейкон, скажем, проезжая в машине, заметил подобный дом, он решил бы, что тот давно заброшен. А узнай он, что там кто-то пытается растить детей, то в гневе высказал бы все, что думает об этих людях. Удивился бы, как они могли дойти до жизни такой и не обращать внимания на плачевное состояние своего жилища. Мало что вызывает у людей большее презрение, чем мельком подсмотренная чужая неустроенность.
Однако он не стал возвращаться в дом, чтобы выгнать захватчиков и вернуться к привычной обыденности.
– Пожалуйста, – прошептал Мейкон, – сделай так, чтобы это мое решение оказалось верным.
Он стоял и ждал непонятно от кого ответа, на худой конец – знака, свидетельствующего о правильности избранного им пути, знака, показавшего бы, что их семья не пострадает.
Он стоял и ждал, ждал, ждал…
При появлении врачей Эйва, сидевшая на стуле, сразу напряглась. Войдя, те встали полукругом у кухонного стола.
– Ты понимаешь, что сейчас произойдет? – спросил ее Эльдрих.
Длинная прядь волос, зачесанная на его лысину, сбилась, лицо доктора сияло энтузиазмом.
– Вроде бы, – ответила Эйва.
– Мы приведем сюда животное, – продолжил Эльдрих. – Все происходящее, разумеется, будет записано видеокамерами. Мы подведем животное к тебе, и ты сделаешь… Ну, в общем, то, что ты тогда сделала. Или якобы сделала. – Он усмехнулся какой-то собственной шутке.
– А потом? – поинтересовалась Эйва.
– Потом? – ответил какой-то брюнет. – Потом видно будет.
Операторы принялись давить на кнопки, на их камерах зажглись красные огоньки. Камер было три: одна спереди и две по бокам чуть позади Эйвы. Она подумала, что это для того, чтобы проверить, не происходит ли что-нибудь за ее спиной. Видимо, они всерьез собирались засечь «волшебство» в действии.
– Мы готовы, – объявил Эльдрих.
Дверь открылась, и в кухню вошла молодая женщина в лабораторном халате. На руках у нее сидела маленькая собачка. Лохматый песик с такой миленькой мордочкой, словно его специально вывели для вирусных гифок.
– Не бойся, не бойся, – шептала женщина песику, гладя его по спинке.
