– Бабуля его просто ненавидит, – ответил Уош. – А он неплохой. Хотя и совсем не такой, как я представлял. Мы провели с ним уже пару дней.
Эйве снова стало холодно. Она обхватила себя за плечи и принялась растирать их, пытаясь согреться. И ей, и Уошу казалось, что она никогда не отогреется. Под джинсы приходилось натягивать шорты, а под свитер – футболку и майку. Слушая Уоша, она взяла с тумбочки вязаную шапочку и принялась натягивать ее на голову. Зрелище было уморительное: черные густые кудри сопротивлялись изо всех сил. Наконец ей удалось с ними совладать.
– Так что твоя бабушка?
– Говорит: «Он твой папочка, вот сам с ним и возись». – Уош взял книгу, соображая, не начать ли снова ее читать. – В конце концов, он же не умер. Он просто уехал, а это – совсем другое. Мне, наверное, действительно казалось, что он умер. Но когда внезапно появился, все стало еще хуже. Теперь я постоянно думаю, что он, просыпаясь каждый день, понимал, что не хочет меня видеть. – Уош замолчал и взглянул на закутанную Эйву. – Слушай, ты уверена, что с тобой все в порядке?
Она дернула плечом.
– Давай сменим тему, а? – Эйва прижала коленки к груди, обхватила их руками и кисло посмотрела на «Моби Дика». – Отвратительная книжка. – Она выхватила ее и бросила на колени Уошу.
– Это классика! Спроси, кого хочешь.
– Ничто не становится классикой только потому, что люди к этому привыкли. Это я тебе говорю.
– Она же о приключениях. Но и не только. Эта книга об очень-очень многом…
Он набрал в грудь воздуха для объяснений, но понял, что не может подобрать слова, чтобы выразить свои мысли: множество их жужжало в голове, словно пчелы, он их чувствовал, но ухватить не мог.
– В общем, здесь надо основательно разбираться. – Уош нахмурился, тут же сделавшись похожим на отца. – Ты просто ничего не понимаешь, – вздохнул он, огорчившись скорее за себя, чем за Эйву. – Да и сам я пока не совсем въехал. То есть не во все. Может, когда стану постарше… Вспомни только, что люди думают об этой книге. – Он поднял томик, словно в доказательство заслуг автора. – Если бы в ней ничего такого не было, ее бы и не напечатали, ведь так?
– Тогда хорош болтать. – Эйва покосилась на Уоша. – Читай уже.
Уош хмыкнул и открыл книгу. Разыскал нужную страницу и тут же захлопнул, зажав пальцем.
– Как ты считаешь, почему он так поступил?
– Кто?
– Измаил.
– И как именно поступил твой Измаил? – Эйва отобрала у него книжку. – Господи, Уош! Ну почему ты всегда начинаешь разговор откуда-то с полпути?
– Это часть моего неповторимого обаяния, – быстро ответил Уош, горделиво выпрямляясь, и поправил волосы, подражая телезвездам.
– А кто тебе сказал, что ты – обаятельный?
– Народ.
– Ну, конечно! – хихикнула она.
– Так почему Измаил оставил свой дом?
– Думаю, ему наскучило сидеть на берегу. Он же моряк, так? А что делают моряки? Плавают в море.
– Положим. А что насчет его родных? У него ведь осталась семья.
– Детей-то не было. Следовательно, он был сам себе хозяин.
– Так я и думал. – По лицу Уоша было заметно, что он смущен.
– Но…
– Почему люди так поступают? У него же были те, кто за него волновался. Друзья, всякие там братья двоюродные… У всех кто-нибудь да есть, понимаешь? Каждый к кому-нибудь привязан. Как же можно вот так взять и смыться?
Эйва отвернулась к окну. За ним виднелись кусты и деревья, а над всем этим круто уходил вверх склон гор. По нему вилась узкая, еле заметная тропа. Они с Уошем ходили по ней сотни раз. Тропа могла увести далеко. Она вела в большой мир.
– Разве это не важно само по себе? – спросила Эйва. – Уйти ото всех?
– И ты бы могла так поступить?
– Может быть.
– Почему?
– А почему бы и нет? – Она вновь передернула плечами от озноба. – Ты действительно думаешь, что это можно провернуть?
– Что?
– Сделать, как сделал Измаил. Убежать прочь.
По ее взгляду Уош понял, что она не шутит, хотя не догадывался, откуда вдруг такой интерес.
– Наверное.
– А как бы ты это сделал?
– Отправился бы на север, – не задумываясь, ответил он, постепенно проникаясь идеей Эйвы. – За радиовышкой начинаются сплошные леса и горы, там легко затеряться.
– Там есть хижина Рутгера, – вставила Эйва, на полшага опережая Уоша. – Мы с отцом ходим в те места охотиться. А еще я один раз ходила туда с мамой.
– Точно! Мне бабуля рассказывала. Там когда-то жил мужик с женой. Такие нелюдимые, что даже в город раз в год только выбирались.
– Раз в два года, – поправила Эйва. – Отец говорил, что их хижина совсем близко от того места, где мы охотимся. Я, можно сказать, точно знаю, где она.
– Надо бы как-нибудь туда наведаться. Бабуля утверждает, если пойти по гребню, то выйдешь прямиком к хижине. Но никто туда давно не ходит, тропа довольно крута. – Лицо Уоша посерьезнело, как будто он уже принял решение. – Между прочим, если идти в ту сторону все прямо и прямо, то придешь в Вирджинию. Там Аппалачская тропа проходит: к северу от города, сразу за радиовышкой. А выйдя на нее, можно решить, как далеко ты собираешься умотать.
– Ты о чем?
– Там всегда есть какие-нибудь туристы. В то же время, добравшись до нее, можно реально исчезнуть. Идти вдоль тропы, чуть в стороне. Так и не потеряешься, и к людям в случае чего легко выйти. Идеально для побега… Ну, если бы это нам вдруг понадобилось. – Он криво усмехнулся.
– Ты бы на это пошел?
– А ты что, действительно собираешься бежать?
Эйва представила небольшую хижину в лесу, такую тихую, всеми забытую, ждущую. Хижина манила ее к себе, как сирены – Одиссея, испуганного, но преисполненного надежд.
Мейкон уже во второй раз присутствовал на проповеди Преподобного Брауна. Он не смог внятно объяснить Кармен, зачем туда ходит, хотя прекрасно понимал, как будут реагировать люди. Для них это будет означать, что Мейкон выбрал, на чью сторону встать, приняв религиозное объяснение происхождения дара Эйвы. Уже после первого его посещения проповеди нашлись те, кто предположил, что когда-нибудь Мейкон займет место Брауна. Или даже сможет основать собственную церковь. В Интернете и на телевидении муссировали самые разнообразные слухи насчет того, зачем он ходил на проповедь к Брауну. Однако никому не пришла в голову простая мысль: Мейкон чувствовал, что тонет, брошенный на произвол судьбы, а Преподобный Браун казался ему чем-то вроде спасательного круга.
Однако шерифу хватило ума сообразить, что не стоит раздувать уже полыхающий пожар. И когда Мейкона спрашивали, зачем он ходит на проповеди, он отвечал кратко: «Потому что хочется». Мейкон прекрасно понимал: что бы он ни сказал, его слова будут поняты каждым по-своему, поэтому просто говорил правду. Может быть, несколько приглаженную правду, но правдой от этого она быть не переставала.
