– У меня как раз есть то, что тебе нужно, – сказала она, обращаясь то ли к Хизер, то ли к самой Эйве, взяла со столика большую деревянную коробку и протянула ее девочке.
– Сможешь открыть? – спросила она.
Эйва покрутила коробку, казавшуюся составленной из дюжины коробочек поменьше, идеально пригнанных друг к другу. Коробка пахла свежим деревом и вырезана была с большим искусством. Сколько Эйва ни пыталась, открыть ее не смогла.
– Это головоломка, – пояснила Хизер.
– А как она открывается? – спросила Эйва.
– Ты должна сама сообразить, – ответила женщина.
Эйва так и распахнула глаза. Коробка сразу же обрела для нее таинственное очарование. Девочка пыталась представить, что же может находиться внутри. Древние монеты или наконечники стрел? Драгоценности или карта сокровищ? А может быть, письма знаменитостей или утраченный манускрипт?.. Детское воображение, как обычно, разыгралось, и вот уже в коробке прятались маленькие человечки и целые заколдованные города. Теперь Эйва держала ее с осторожностью, если не с почтением. Ей начали мерещиться звезды, только и ждавшие, когда их выпустят, чтобы вернуться на небо.
А потом она подумала, что в коробке, должно быть, находятся странные и непонятные тайны ее матери. Грустные тайны, будившие Хизер по ночам, заставляя уходить во двор и плакать, когда ей казалось, что муж с дочерью крепко спят и не слышат ее рыданий. Тайны, которые давали ей силы улыбаться по утрам, несмотря на приступы преходящей печали, свидетельницей которых была Эйва.
По пути домой девочка окончательно убедила себя, что в коробке все это есть. К сожалению, когда несколько дней спустя ей наконец удалось ее открыть, внутри оказались лишь пустота и пыль.
Что же, она ведь знала, что душа матери слишком сложна, чтобы уместиться в маленькую коробку. И Эйва убрала головоломку в сундук, куда отправлялись все когда-то любимые, а потом позабытые игрушки.
8
МЕЙКОН НАДЕЯЛСЯ, что после того, как он во всеуслышание объявит о своем присоединении к церкви Преподобного Брауна, интерес к его семье ослабеет, однако вышло все с точностью до наоборот. В лагере у подъездной дороги тут же появилась группа людей с плакатом «ЭЙВА ПРИНАДЛЕЖИТ ВСЕМ!». Мейкон так и не смог разобрать, были ли они религиозными фанатиками, или несгибаемыми атеистами, или вообще не пойми чем. Но какое это имело значение?
Преподобный помогал шерифу чем мог. Советовал, на чьи звонки отвечать, а чьи – игнорировать. Научил, как держаться во время интервью и как отвечать на каверзные вопросы, не сказав, по сути, ничего. Выполняя данное им обещание, Браун во всем руководил Мейконом. Делал, что было в его силах, чтобы шериф с дочерью могли чувствовать себя хозяевами собственной жизни. Поэтому, когда Преподобный объявил, что желает лично побеседовать с Эйвой и вообще со всей их семьей, причем лучше – если это произойдет у них дома, Мейкон согласился.
И вот Преподобный, одетый в темный костюм и легкое пальто, стоял перед дверью. Позади маячили полисмены, проведшие проповедника сквозь толпу. Приветливо кивнув Мейкону, они побрели обратно на свой пост.
– Входите, – пригласил Брауна шериф и провел его в гостиную.
– Благодарю, – сказал тот, поправляя волосы, растрепавшиеся на холодном ветру.
Кармен с Эйвой сидели на диване. Какие бы отношения ни сложились у девочки с мачехой, молчаливая солидарность их сплотила. Вероятно, возникла она потому, что они вынуждены были постоянно находиться вдвоем дома. Такие тесные отношения часто порождают отвращение, но случается, приводят и к взаимопониманию.
До Эйвы начало доходить, что Кармен вовсе не пытается занять место матери, что она просто любит Мейкона, хочет родить здорового малыша и сплотить семью, в которую входит и падчерица. Кроме того, хотя ни та, ни другая еще не встречались с Преподобным, их объединяла неприязнь, которую они испытывали к этому человеку, сколько бы Мейкон ни твердил, что Браун всего лишь пытается помочь.
– Очень приятно наконец-то встретиться с вами обеими, – сказал Браун, подходя и пожимая руку сперва Кармен, а потом – немного дольше – Эйве. – А ты, значит, и есть наш чудо-ребенок?
Преподобный уселся в кресло, заранее поставленное для него Мейконом. Сам шериф сел рядом с женой и дочерью. Все трое выжидательно глядели на Брауна.
– Для меня огромное удовольствие посетить ваш дом, – патетически произнес тот. – Простите меня за то, что вынужден был настоять на своем визите. Мне представляется, это может убедить людей в нашем с вами единстве.
В глазах Кармен блеснул огонек подозрения, тут же замеченный Преподобным:
– Догадываюсь, о чем вы подумали, но я действительно хочу только помочь.
– И что должна будет взамен сделать для вас Эйва? – спросила Кармен, расправляя на выпуклом животе темно-синее платье.
Оно стало узким и неудобным. Кармен купила платье, будучи на четвертом месяце беременности, и не предполагала носить его в третьем триместре.
– Вижу, вы прямолинейны, как и ваш муж, – заметил Преподобный.
– Вообще-то, мне тоже было бы любопытно узнать, – вставил Мейкон.
– Уверен, что вам не терпится, поэтому перейду сразу к делу. Я хочу, чтобы под эгидой моей церкви свершилось исцеление.
– И речи быть не может, – отрезала Кармен.
– Прошу вас, выслушайте меня, – сказал Браун, переводя взгляд с Кармен на Эйву. – Одно-единственное исцеление. Это все, что нам нужно.
– И в чем смысл? – спросила Эйва.
Взрослые посмотрели на нее.
– Смысл в помощи людям, – терпеливо принялся объяснять Браун. – Весь мир уже знает, кто ты и на что способна. Снаружи толпятся жаждущие твоей помощи. Я не прошу Эйву помогать всем, совершенно очевидно, что это ей дорого обходится. Поэтому я считаю, что мы должны, как говорится, выйти в люди. Помочь кому-нибудь, но на сей раз – не животному, а человеку. Сделав это публично, она получит, скажем так, некоторую передышку.
Голова у Эйвы закружилась. Она перестала понимать, о чем толкует Преподобный, и способна была думать только о том, как очнулась в прошлый раз в больнице слепой, как крот. В глубине души она чувствовала, что, если опять кого-нибудь исцелит, это будет только началом. И, вполне вероятно, последствия для нее окажутся куда серьезнее, чем прежде. Эйва продолжала худеть, Кармен даже пришлось купить ей новую одежду – старая висела мешком. А еще были холод и пустота, ставшие ее постоянными спутниками. Иногда Эйве казалось, что порыв ветра может унести ее прочь.
– И каким же образом излечение кого-то в вашей церкви поможет Эйве? – задала вопрос Кармен.
– Очень просто. Люди поймут, что она вовсе не пытается увильнуть от помощи им. – Преподобный несколько расслабился. – Возможно, вам это странно слышать, но многие считают вашу дочь закоренелой эгоисткой. В самом начале этой истории мне рассказали о двух братьях, прорвавшихся в палату к Эйве с мольбой о помощи.
