– Она хочет жить обычной жизнью, – возразил Уош.
– И она ее получит.
– Им вечно что-нибудь будет нужно, – сказала Эйва. – Всегда отыщется кто-нибудь, кому потребуется моя помощь, и мне придется раз за разом говорить «нет». Как тогда, на проповеди. Придется смотреть им в глаза. – Эйва замотала головой, вспоминая взгляд Эндрю. – Дело не в том, что я этого не хочу, просто я больше не могу, – закончила она дрожащим голосом.
Мейкон с Уошем судорожно подбирали слова утешения. Им хотелось убедить ее, что не все так страшно, что ситуация со временем может измениться. Но когда они прокручивали в уме вероятные варианты будущего Эйвы, последствия ее дара в жадном до чудес мире выглядели неотвратимыми.
Никогда ей не позволят отдохнуть, пожить нормальной жизнью. К ней вечно будут предъявлять требования, за ней будут охотиться, вырывать из рук в руки.
– Ужасно, – пробормотал Мейкон.
– На самом деле я хочу помогать людям. – Эйва взглянула в лицо отцу. – Если бы я просто уставала или даже заболевала после каждого исцеления, это бы еще ничего, я бы справилась. Беда в том, что каждый раз мне вспоминается мама. Каждый раз я вспоминаю что-то новое, давно забытое. На первый взгляд – ничего ужасного, но потом я начинаю думать… Решать: не могла ли ее спасти? Излечить прежде, чем она покончила с собой? Вдруг я могла что-то сделать, но все проворонила? – В глазах Эйвы стояли слезы. – Я все больше уверена, что это была моя вина.
– Нет там никакой твоей вины, – сказал Мейкон, крепко прижимая к себе дочь. – Ни в чем ты не виновата, ни в чем, – повторял он снова и снова то ли Эйве, то ли самому себе.
– Почему она это сделала, папа? – В голосе Эйвы прорвалась болезненная тоска, точившая ее все эти годы, на протяжении которых она пыталась понять, как мать могла добровольно шагнуть во тьму, бросив свою семью.
– Не знаю, – ответил Мейкон, не замечая, что тоже плачет. – Хотел бы я тебе объяснить, но сам ничего не понимаю. Мне кажется, что никто не может до конца понять, почему люди так поступают. Одно скажу: ее поступок не означает, что она тебя не любила. Или что ты что-то там упустила или с чем-то не справилась. Твоей вины тут нет.
Они оба горько плакали. Мейкон баюкал свою дочь, прижимая ее изо всех сил. Ему самому ужасно хотелось поверить, что в смерти жены нет его вины. Все эти годы, так же как Эйва, он нес в душе это бремя. И его бремя было гораздо тяжелее: в ту пору, когда можно было заметить какие-то признаки грядущего несчастья, Эйва была всего лишь ребенком, а он, Мейкон, – взрослым. И он ничего не заметил. Был невнимателен, слишком занят своими делами и не понял, что приближается беда.
В смерти жены он винил одного себя. Винил себя каждый божий день, сам того не сознавая. И только сейчас, когда плачущая дочь корила себя за то, в чем она была не виновата, он наконец понял это.
– В случившемся нет нашей вины, – твердо сказал Мейкон. – Мы оба с тобой ее любили. И она это знала и любила нас. Любовь – это все, что мы можем иметь в жизни.
Обратный путь оказался долгим и извилистым. Мейкон нес бесчувственную Эйву на руках. Стоило им показаться на опушке леса, как толпа, радостно вопя, кинулась им навстречу.
Он сразу же вызвал «Скорую помощь». То ли потому, что звонок исходил от шерифа, то ли из-за всеобщего преклонения перед «чудо-ребенком», медики прибыли незамедлительно.
Уош ни на секунду не выпускал Эйву из вида. Со всех сторон неслись предложения отвезти ее в больницу. Девочку положили на носилки, следом в карету «Скорой помощи» забрались Уош с Мейконом, и машина отправилась по горной дороге. На пути опять были заторы, но, едва заслышав, что в автомобиле – Эйва, все расступались.
– Ох и напугали вы нас, детишки, – сказал фельдшер «Скорой», следя за показаниями приборов, к которым подключили Эйву. – Просто поверить не могу, что мне посчастливилось стать причастным к твоему спасению, – улыбнулся он девочке.
За окном проносились горные склоны. По мере того как машина приближалась к двухполосному шоссе на Стоун-Темпл, все чаще сверкали фотовспышки. Мир не собирался так просто отпускать Эйву. Она знала, что и в Эшвилле будет то же самое: жаждущие толпы, неотвязные, как репьи, журналисты, требующие поведать им всю подноготную. Ничего, она их разочарует. А пока ей просто нужно держаться.
– Вы не слышали, как там моя жена? – поинтересовался Мейкон у фельдшера.
– А кто ваша жена? – рассеянно спросил тот, сосредоточенный на состоянии Эйвы.
Ругнувшись вполголоса, Мейкон достал сотовый. Кармен на вызов не ответила. Он позвонил Бренде, но с тем же результатом.
– С Кармен все в порядке? – спросила Эйва.
– Наверняка, – поспешно сказал шериф. – Они с Брендой в больнице. Вот доберемся, устроим тебя и сходим ее проведать.
– Наверное, малыш уже родился? – поинтересовался Уош.
– Не знаю, – ответил Мейкон. – Я вообще ничего не знаю.
Наконец толпы людей остались позади, дорога устремилась вниз по склону. Фельдшер достал из кармана сотовый и принялся кому-то звонить:
– Здесь она, – гордо объявил он. – Прямо в моей машине. Невероятно, да?
Мейкон без объяснений выхватил у него телефон, швырнул на пол и раздавил каблуком ботинка.
Уош возненавидел и этого фельдшера, и его невидимого собеседника. Сейчас он ненавидел всех, кто жадно ждал их возвращения, собравшись у подножия горы. Всех тех, кто заявился в Стоун-Темпл, ища спасения, и тех, кто остался дома перед телевизором или экраном компьютера, следя за новостями о пропавшей девочке. В этот момент Уош ненавидел целый свет.
– Жаль, что нам не удалось, – прошептал он. – Не удалось убежать.
– А мы и не собирались, – мягко шепнула в ответ Эйва.
Ее голова покачивалась на изголовье кушетки. Густые волосы, словно бархатистой короной, обрамляли темное гладкое лицо. Эйва казалась собственным портретом.
– Я думал, ты уснула. – Уош даже вздрогнул от неожиданности.
– Уснула. Но проснулась от твоего голоса.
– Прости.
– Не глупи, я вовсе не то имела в виду. – Она закашляла сухим, лающим кашлем. – Я по-другому услышала твой голос, совсем как тогда, в больнице. Тогда у тебя был прекрасный голос.
Эйва дрожала. Уош попросил у фельдшера еще одно одеяло. В заднем стекле светились фары машин, по пятам следовавших за «Скорой» с «чудо-ребенком».
– Не обращай на них внимания, – посоветовала она.
– Тебе получше? – спросил Уош.
– Нет. А ты пахнешь сосновой хвоей. – Она едва слышно рассмеялась.
Уош отвернулся к окну. Гора осталась позади, впереди показались огни города. Время от времени они проезжали мимо припаркованных у обочины машин. Новость об Эйве, которую везут в Эшвилль, уже широко распространилась, начали подтягиваться зеваки и репортеры. Некоторые держали плакаты, другие просто орали и хлопали в ладоши, завидев полицейскую машину сопровождения.
