К приходу Володи Алик успел остограммиться и съесть пару фирменных пирожков-шариков с чесноком и сыром. Увы, Володя спешил. Неотложное дело не помешало ему выпить запланированный коньяк, но от рассказа традиционной истории он отказался, что Алику было только на руку. Выяснять отношение Володи к групповому сексу напрямую в принципе было небезопасно — истолкует превратно, — поэтому Алик обратился к опыту приятеля, сформулировав вопрос в форме «а не случалось ли тебе…».
Володя отозвался мгновенно, ответил исчерпывающе и почти кратко, истолковав вопрос именно так, как и опасался Алик:
— Благоверная намедни уехала к тетке, и я как раз в эти выходные имел безобразия с соседкой и шведом. Соседка в гостинице горничной работает, в «Советской», ну, я тебе говорил. Та к вот, отбарабанили мы с ней шведа во все параметры, а утром выгнали.
— Почему? — вежливо поинтересовался Алик.
— Надоел! — отвечал Володя. И добавил: — Поучаствовать хочешь? Так я тебе позвоню в следующий раз, как оказия выйдет, — после чего пустился выяснять технические характеристики микрофона.
У Володи все легко, все под рукой: и швед с соседкой, и любовь к благоверной, и микрофоны. Полная гармония. Но если это лишь видимость?
Объясняться, доказывать, что друг ошибся насчет намерений — еще хуже, решит, что Алик принимает проблему близко к сердцу, примется убеждать, что ничего нет легче, чем отбарабанивать по шведу за вечер. Как ему удается жить так просто? Чувствовать себя правым и безгрешным? А главное — чувствовать с удовольствием. Как там — «во все параметры»?
Алик не ханжа и не прыщавый подросток, в приключении у Валеры дома нет ничего страшного, чрезмерного или дурного! Не так: не было бы, если бы не Вика. Хотел ли он, чтобы так получилось? Специально оставил их с Валерой наедине? Почему присоединился к ним, вернувшись? В молодости все оказалось бы проще. Не стоило бы ни гроша. В смысле переживаний. В молодости Алик воспринимал эксцессы легче. Он же не рассорился с Валерой, когда тот увел у него девушку. Валера ни при чем. Проблема в его собственном желании. Намеренно или случайно? Разве можно не знать о собственных побуждениях? Собственное, собственные… А ну как, у него нет ничего собственного? Вот что страшно.
— Ну, привет! — напомнил о себе Володя. — Значится, договорились.
— О чем? — спохватился Алик, крутя пальцами граненый стаканчик.
— Знаешь, сколько у него граней? — спросил Володя. — Да не пересчитывай, сразу отвечай!
— О чем договорились? — Алик затравленно смотрел на своего мучителя. Володя как представитель ясного и торопливого мира, не желающего притормозить, не умеющего останавливаться, чтобы поразмыслить над собственными проблемами, либо вовсе не имеющего их, простодушно мучил Алика.
— Шестнадцать граней! По числу сестричек-республик Советского Союза. Проектировала Вера Мухина, та, что изваяла Рабочего и Колхозницу. Да, были люди в наше время! Позвоню в конце недели. Всего-то пара дней осталась. В понедельник, помнишь, работаем «У Муму». Выходные свободны в кои-то веки, знай — оттягивайся. Будь здоров, инженер!
— У меня гости в субботу, — предупредил Алик. Он успел забыть начало разговора. Пригласить заодно Володю и не подумал, сам не зная, почему.
— Ничего, не последний раз живем, какие твои годы, — успокоил приятель, подмигнул кухонной девушке, вышедшей собрать пустые стаканы и тарелки, привычно изготовился, чтобы хлопнуть ее по «выпукло вогнутостям», как он выражался, девушка так же привычно отпрянула.
— Пока-пока, — уже на ходу повторил Володя.
Денек выдался отвратно-бесконечный. Во второй раз Алик возвратился домой. До возвращения жены еще оставалось время. Звонить Вике было страшно, звонить Вике не хотелось. Звонить Вике было необходимо. Тот утренний безымянный звонок, тот крик о помощи, раскаяние и горечь безмолвия понуждали Алика взять трубку.
Двойняшки. Среда
— Нету ее. Не знаю. Не знаю. Ага. Стой, жаба! — последняя реплика уже не в трубку, но Алик слышит, как двойняшка номер один сигнализирует номеру два о недопустимости некоего действия, крик сменяется короткими гудками.
— Кого надо? — доброжелательно спрашивает второй номер, с трудом шевеля языком в заполненном конфетами маленьком ротике.
— В следующий раз ты подходишь, — первый номер тянет коробку конфет на себя. Пестрая нарядная коробка помялась, не удерживает сладкий груз в своем чреве, и блестящие овальные конфеты сыплются на пол. От запаха шоколада обеих слегка подташнивает, но не пропадать же добру! Когда еще выпадет личная шоколадная добыча — личная на двоих. Овсяное печенье и пряники — стоящие вещи, никто не спорит. Но шоколад и торт случаются только по праздникам, а хочется-то гораздо чаще. У одноклассников — факт! — чаще праздники случаются.
С одноклассниками двойняшки не откровенничают и конфеты у них не выпрашивают, как Галька-двоечница, которая вечно норовит на халяву. Двойняшки держат оборону: первый-второй, а больше никто не нужен.
Разве что Вика их может понять, и то не всегда. Вика не заложит, посочувствует, как умеет, тайком от предков подкинет на карманные расходы. Даже в кино сводит, если настроение будет. Но Вика — взрослая, значит, не вполне своя. Хотя ближе нее нет никого.
— Это Виткин тот. Старый.
— А! — мгновенно понимает второй номер. — Надо было его послать подальше. Хрен ли! Этот новый, вон, хоть конфеты носит.
— Витка тебе пошлет! Вчера злющая ходила, — первый номер давится конфетами: спрятать негде, оставить нельзя, перепрячут или съедят за ужином, как это у них называется, «всей семьей». А Вика им подарила, им лично!
Положительно, Викин «этот» произвел на двойняшек впечатление. Кроме голоса по телефону и полновесного факта подарка коробки конфет старшей сестре, они ничего о нем не знают, но этого вполне достаточно, чтобы вынести квалифицированное суждение. Хотя, по большому счету, все взрослые — враги и придурки. Родители дерутся и орут, учителя орут и придираются, бабки во дворе пристают с дурацкими вопросами, типа жалеют, а на самом деле, выясняют, что у них дома творится.
— Что вы, деточки, на обед ели? Что папа, трезвый ли пришел? Почему у мамы синяки, упала, что ли?
Но двойняшкам надо еще несколько лет, чтобы вырасти, а там уж они разберутся, не пропадут. Во всяком случае, жить станут самостоятельно, что они в этой конуре не видели; подале от ненаглядных папахена с мамахеном, от убогости и нищеты, от матраса на полу, от визга и прокисшей каши. Даже от Вики, с ней можно так встречаться, отдельно. И жизнь накатит на них во всей своей избыточности, с шоколадом, «Макдональдсом», новыми, не перешитыми платьями, собственными ван даммами, домами, яхтами и щеночком пуделя. Хрен ли!
Алла и Алик
Одни живут, другие пережидают, надеясь, что все как-нибудь устроится. Алла догадывалась, что вторые не лучше первых, но поскольку измениться она не могла, не умела, тех, что пережидают ей было жальче.
