– Обдумал ли ты мое предложение, – спросил великий визирь, – о службе Порогу Счастья?
– Нет, – покачал я головою с набитым ртом. – Я не буду принимать магометанства, даже лицемерно, только ради карьеры; меня не интересуют деньги и титулы…
– Я знал, что ты так скажешь! – засмеялся старик, седая борода его радостно задрожала. – У каждого человека своя слабость. Найдите, что его на самом деле волнует, о чем он мечтает, чего хочет, и сделайте выгодное предложение, тогда этот человек станет вам предан. И я знаю, чего хочешь ты. Ты постоянно думаешь только об одном, – о тайне своего дара, о причинах, сделавших тебя глубоко больным и несчастным человеком, способном видеть на расстоянии далекие страны и даже прозревать грядущее. Казалось бы, это такая замечательная возможность, такая могущественная магия! Вот только видишь ты, как правило, дурные сны. Тебе снятся либо кровавые битвы, либо зверства различных народов; голод, война, свирепые ураганы и землетрясения, египетские казни и монгольские нашествия, кровь и смерть, – вот сущность твоих видений. Ты пытаешься понять, почему, хочешь овладеть своим даром, но не можешь справиться с неведомой силой, и всякий раз она подчиняет тебя и делает тебя жалким червём, копошащимся в навозной куче. Я помогу тебе открыть секрет твоего дара…
Я услышал, как бьется мое сердце. Я почувствовал его, как ежели бы оно само по себе было живым организмом, вживленным в мою грудь. Это было то, чего я боялся более всего: что однажды кто-нибудь попробует подкупить меня не золотом, а знанием.
– В чем же причина моего дара? – пробормотал я. – Скажите мне…
– Нет, это было бы слишком просто, – хитро улыбнулся великий визирь. – Мы играем; сделай сперва свой ход, пообещай мне какую-нибудь глупость, уступку, и тогда я, возможно, раскрою часть своих карт…
– Я не буду более с вами играть, – сказал я. – Я русский. Мы не играем. Мы можем иногда притворяться, хитрить, но мы никогда не врём. Это противоречило бы нашему характеру, нашему стремлению быть открытыми всему миру и видеть брата в каждом человеке. Вы же хотите играть со мной по вашим османским правилам, в игру, потайные ходы которой вы знаете наизусть, и я проиграю вам эту игру. Поэтому мы будем играть по-моему: честный, откровенный разговор без утайки; вы – мне, я – вам…
– Да, – засмеялся хранитель печати, – вы, московиты, и в самом деле славитесь прямотой характера, граничащей с глупостью. Мне вспоминаются фаворит вашей императрицы, Григорий Орлов; я видел его, в Фокшанах, на переговорах о мире. Мы готовы были уступить, после Бендер и Кагула, мы боялись тогда, что русская армия двинется прямо на Истанбул, и молили Аллаха о том, чтобы русские не заметили нашей слабости. Но, по восточному обычаю, мы заломили сразу высокую цену, и потребовали, чтобы московиты убрались из Крыма и из Польши; глупый Григорий Орлов затопал ногами, закричал, что это выше всякой наглости, сорвал с себя парик, бросил его в угол шатра и в гневе помчался в Путурбурк… Неужели ему не сказали, как нужно вести дела с Востоком? Это просто обычай, начинать с самой рискованной ставки, а затем постепенно снижать цену…
– Я не буду делать никаких ставок, – сказал я, отставив в сторону тарелку. – Я все уже сказал, все карты должны быть открыты, иначе сделки не будет.
– Хорошо, – опять засмеялся визирь, и великолепный тюрбан на его голове закачался. – Ты уже произнес слово «сделка», это выгодно отличает тебя от других представителей твоей народности…
Я ведь могу солгать ему, подумал я, могу выведать что мне нужно, а затем с такою же легкостию отречься и от магометанства.
– Дайте мне прямой ответ, – сказал я, – в чем причина моего дара, иначе я не буду говорить.
– Эта причина здесь, в этой комнате, – отвечал Мухсин-заде. – Посмотри на этот телескоп. Один англичанин, Галлей, как-то раз (это было в месяце рамадан того самого печального года, когда османское войско было разбито под стенами Вены
[347]) наблюдал в ночном небе комету; вдруг догадка осенила его; он снял с книжной полки старую книгу и сравнил то, что он видел собственными глазами, с рисунками, составленными восемьдесят лет тому назад. И он пришел к единственно возможному выводу: каждые восемьдесят лет
[348] нашу планету посещает одна и та же злосчастная звезда. Всякий раз, когда она приближается к земле, людьми овладевает некое подобие болезни, люди как будто сходят с ума и начинают убивать подобных себе. Долгое время Галлея считали шарлатаном, до тех пор, пока его пророчество не сбылось, и комета не явилась снова, в год начала Семилетней войны…
[349] Я все проверил, сам, с помощью этого телескопа, а в этих книгах – рассказы древних звездочетов, все о той же комете. «Знак меча, голода, смерти и падения вождей и великих людей», – так они называли ее. Ее лучи сожгли империю Искандера и Алтын Орду
[350], звезда напитала тайною силой варваров Аттилы и испанских конквистадоров; теперь настало наше время, и мы видим, что происходит. Люди стали жестоки, нравственные законы забыты, дети не почитают родителей, всюду неурожай, бунты, неподчинение властям. Но есть и другая сторона; каждый раз, незадолго до появления кометы, под силой ее тяготения на земле рождаются люди с удивительными способностями: к языкам, или музыке, или наукам, что по сути разные дарования одного света. Таких людей совсем немного, но они рождаются всегда в один день, как близнецы; они могут жить и не соприкасаться друг с другом… Дети кометы, дары Аллаха этому гнилому миру, – они-то и творят историю и двигают вперед то, что вы, крестоносцы, называете прогрессом…
Вот на что тогда намекала княжна, понял я. Она ведь тоже говорила, что знает какое-то разумное объяснение моему дару; но откуда она-то знала; может быть, от Магомета?
– Это просто предположение; вы не знаете точно…
– Мою догадку всегда можно проверить, как ученые проверяют любой факт. Нужен только опыт, чистое, эмпирическое знание. Я не говорю, что знаю истину. Я говорю: идем со мной, и вместе мы познаем ее. Я не призываю тебя служить исламу или Порогу Счастья; повторяю: это просто формальность, как надеть маску на венецианском карнавале. Я призываю тебя служить твоему дару, призываю любить и изучать его, чтобы поставить его на службу людям. Ты – не обычный человек, ты избран, для великих дел. Но ты, в силу дурного воспитания и слабости характера, постоянно пытаешься улизнуть от своего призвания. Ты хочешь жить примитивной жизнью простого человека; хочешь семейного счастия; но ты же и сам знаешь, что это невозможно. Твоя жена сбежит от тебя, в первую же ночь, когда тебе снова приснится кошмар и ты закричишь; а твои дети будут называть отцом другого человека, потому что твоя жизнь и твои взгляды будут казаться им сумасбродством. Ты не будешь никогда счастлив, ибо люди не любят таких как ты; постоянно оценивая себя по людской мерке, ты будешь находить себя ущербным и глупым; я говорю тебе: эта мера не подходит тебе, я научу тебя новой мере, новому знанию – о твоей исключительности. Люди будут следовать за тобой, как овцы за пастухом. Ты будешь казнить и миловать их, по своей воле, безо всяких глупых законов, конституций и мазхабов
[351]. Это и есть истинное знание. Знание о свободе.
