Беда в том, что Блейку нравится Саффрон. И он ругал себя за то, что так с ней разговаривал, вел себя как его отец. А ведь готов скорее спрыгнуть с моста, чем стать копией отца.
Он поднял фотографию с отцом и братом, еще раз посмотрел в глаза брату, вспомнил его улыбку, как тот любил вертолеты и стремился когда-нибудь занять офис отца. Как хорошо общался с клиентами и решал проблемы, которые выводили Блейка из себя, доводили до белого каления. После того, что он видел в армии, все это не выглядело настоящим. Их клиенты, стоившие миллионы, нанимали и покупали вертолеты и частные самолеты у Голдсмитов и приносили семье кучу денег, а его отец был известен среди элиты Нью-Йорка – американской элиты. Но этот человек, улыбающееся лицо которого видели все, не был настоящим. Наверное, в этом кроется причина, по которой Блейк никогда не улыбался просто так, а только если чувствовал необходимость.
Он убрал фото в книгу и выключил лампу. Некоторое время смотрел в окно. Нью-Йорк – город, который никогда не спит. И он начинал превращаться в человека, который никогда не спит. Усталость убивала, а крепкий кофе давал достаточно энергии, чтобы встретить новый день. Пока.
Когда Саффрон проснулась, ее подташнивало. Она не открывала глаза. Надеясь, что Блейка нет рядом, потому медленно провела рукой по простыням. И с облегчением выдохнула, когда выяснилось, что она одна. Снова.
Она прошла в ванную, нашла халат, надела его. Потом собрала все свое мужество и вышла, ожидая найти Блейка спящим на диване. Но вместо этого нашла его на кухне, голым по пояс и сосредоточенно что-то рассматривающим.
– Доброе утро, – поприветствовала она, удивляясь, как обыденно прозвучал ее голос, хотя она просто комок нервов.
Блейк хмуро поднял голову, но, увидев ее, быстро улыбнулся.
– Доброе утро.
Она не знала, что делать, притворяться, будто ничего не произошло, или выяснять отношения?
– Пытаюсь приготовить тебе завтрак. А для парня, который привык его заказывать, это оказалось непросто.
Она немного расслабилась:
– И что ты готовишь?
Он улыбался, и она решилась подойти ближе.
– Снова вафли. Мне подарили эту вафельницу, но я ею никогда не пользовался, так что приступим.
Саффрон засмеялась:
– Во-первых, тебе не нужно меня постоянно кормить. Если буду питаться с тобой, точно никогда уже не стану балериной. – Она хотела опереться на барную стойку, но решила обойти ее вокруг. – И во-вторых, тебе нужно просто взять немного теста и налить туда. Это не высшая математика.
– Из-за тебя чувствую себя идиотом, – сказал он со смешком. – Я могу управлять вертолетом, но не привык делать тесто.
– Неужели?
Он бросил на нее быстрый взгляд:
– Да, именно этим я занимался большую часть своей жизни.
Саффрон попыталась скрыть удивление. Наклонилась и посмотрела на тесто.
– Ты все правильно делаешь, просто продолжай размешивать его, пока не исчезнут комочки, и начинай печь.
Блейк внимательно посмотрел на нее, но не понял, что кроется в ее взгляде.
– Я не умею извиняться, хотя не должен был быть таким идиотом, как вчера ночью.
Ей понравилось, что он пытается выразить свое сожаление.
– Все в порядке. Я не собиралась подсматривать за тобой. Я же не знала.
Он покачал головой:
– Давай забудем об этом. Ладно?
Она кивнула:
– Ладно.
Было в нем что-то такое притягательное, и всякий раз, когда она видела его, у нее теплело на душе. Даже несмотря на то, что она все еще опасалась его реакции после того, как он нагрубил ей.
Похоже, они играют друг с другом в кошки-мышки, только вот она еще не поняла до конца правила игры.
Саффи решила приготовить кофе, а не пялиться на него.
– Кофе? – Она ведь еще не знает, какой именно он любит.
– С удовольствием. Черный без сахара.
Саффи занялась приготовлением, отвернулась от него, но все равно чувствовала его присутствие. Она приняла предложение, но вчера ей было так больно после грубых слов. Правда, они едва знают друг друга, а стали жить вместе так быстро. Это всегда нелегко.
– Готово. – Она повернулась и чуть не столкнулась с ним, не ожидая, что он стоит так близко.
– Спасибо. – Он поддержал ее, улыбаясь и глядя на нее темными глазами, о которых можно только мечтать. Ей правда нужно как можно скорее вернуться к работе! Она никогда не была так увлечена мужчиной и винила в этом собственное безделье.
Блейк не отстранился, и она, затаив дыхание, смотрела на него. И принялась ругать себя за то, что не имела подобных отношений, когда была моложе. Радость от того, что они делали, казалась запретной, поскольку это сильно отличалось от ее обычного поведения.
Саффи почуяла какой-то запах.
– Думаю, твои вафли сгорели.
Блейк резко повернулся, расплескав кофе и насмешив ее.
– А ведь всего-то и нужно дождаться, когда загорится зеленый огонек. Как можно было сжечь такую чудесную вафлю?
Саффи села на барный стул, чтобы наблюдать за ним.
– Просто выброси ее. Следующая точно получится.
Он что-то бормотал себе под нос, но сделал так, как она советовала. У нее заурчало в животе, когда он налил в вафельницу новую порцию теста.
– Точно? Наверное, я лучше закажу завтрак, а потом съезжу в офис ненадолго. Может быть, потом зайду в спортзал. А ты?
Она смотрела, как он вынул вафлю и положил ее на тарелку, подвинул к ней по барной стойке и передал кленовый сироп.
– Если бы я танцевала, то находилась бы в театре около десяти. Мой завтрак состоял бы, вероятно, из белкового коктейля, я бы следила за своим весом намного строже.
– Ты что, всегда работала по воскресеньям?
Саффи свернула вафлю, разрезала на кусочки.
– У нас был только один выходной в понедельник, но все равно оставались дела, связанные с работой. Хотя я всегда пыталась делать массаж после обеда. – На нее нахлынула волна ностальгии, как всегда, когда говорила о балете. – Каждый день я была в зале в десять часов утра и танцевала или разминалась до семи вечера, потом спектакль, который завершался к одиннадцати.
Блейк присвистнул:
– Не думал, что балерины так много работают.
Она поморщилась:
– Это самоубийство, особенно поначалу, но мне нравилось. Я бы могла танцевать до шестидесяти, если бы не травма.
– Так расскажи, что случилось, – попросил он, вдруг смягчившись. – Вижу, тебе нелегко об этом говорить.
– Я могу говорить об этом столько, сколько ты готов слушать, – честно призналась Саффрон.
