И всё же не мог до конца изменить свой несдержанный, жестокий характер царь. То вместе с сыном в застолье, вместе на охоте, радостен и светел, то вновь снова нахмурится, коршуном на него смотрит.
Вот и в тот день.
Заперечил в чём-то сын отцу. Произнёс не то слово. Не сдержался опять Грозный. Лавиной бранных слов на сына обрушился. Даже ударил.
Боярин Борис Годунов, бывший случайно при этой вспышке царского гнева, пытался было стать на защиту царевича.
Ещё больше взвился теперь Иван Грозный.
– Заступники! – кричал на Годунова. – Не желаете мне добра. Вороги кругом. Изменники!
Избил он жестоко боярина Годунова. Отступил боярин Борис Годунов.
Повернулся Иван Грозный опять к сыну. Вновь неосторожное что-то сказал царевич.
– Щенок! Ирод! – закричал Грозный. Потерял он окончательно власть над собой. Глаза помрачнели. Забегали, забегали из стороны в сторону. Волосы на бороде вздыбились. Нос, и до этого длинный, вовсе стал выглядеть клювом. Ссутулился, сгорбился царь Иван. И вдруг, как пружина, выпрямился. – Щенок!
Сжал он тяжёлый посох, бывший у него в руке. Поднял руку. Ударил сына. Пришёлся удар посоха в висок царевича. Упал как подкошенный царевич на пол.
Не отходили лекари молодого Ивана.
Умер царевич Иван.
«Отписать»
Была у Ивана Грозного борода: рыжая не рыжая – золото с чернотой.
В один день превратилась в золото с белизной. Тяжело переживал царь Иван смерть своего сына.
– Нет мне прощенья. Нет мне прощенья.
Уединился. Отошёл ото всех дел. По церквам и монастырям ездит. Бьёт земные поклоны Богу.
Приезжают гонцы из разных концов России.
– К кому?
– К государю.
– Нельзя. Царь молится.
Приезжают гонцы из разных ближних и дальних заморских стран.
– К кому?
– К государю.
– Нельзя. Царь молится.
Молится, молится царь Иван. Осыпает деньгами церкви и монастыри.
Тянут свои печальные песни священники и монахи. Поминают погибшего царевича.
Похудел царь Иван. Осунулся. Страшно глянуть теперь на Грозного.
Стал царь вспоминать вдруг прошлые годы. Вспоминает опричнину, казни. Эх, эх, сколько извёл людей! Ох, ох, жить самому недолго. Простит ли Господь суровость?
Задумался.
«Может, Господь и простит. А люди?»
Решил царь вернуться к делам казнённых. Пересмотреть суровые свои приговоры. Приказал отписать, то есть занести в специальные списки, фамилии тех, кто подлежит прощению.
Стоят приближённые, называют царю фамилии.
– Князь воевода Горбатов-Шуйский. Тот, что Казань…
– Помню, помню, – перебивает царь. – Отписать.
– Князь Владимир Андреевич Старицкий.
Вспомнил Иван Грозный двоюродного брата.
– Прости меня, грешного. Отписать.
Продолжают называть приближённые казнённых царём людей.
– Боярин Иван Петрович Фёдоров-Челяднин.
Вспоминает царь, как заставил тогда Челяднина сесть на царский трон.
– Отписать.
– Дьяк Иван Висковатый.
Вспомнил Грозный, как добивали ножами Висковатого.
– Отписать.
– Воевода Никита Козаринов-Голохвастов.
Вспомнил, как посадили Голохвастова на пороховую бочку и подожгли фитиль.
– Отписать.
– Кабардинский князь Михайло Темрюкович.
Вспомнил, как сажали на кол Темрюковича.
– Отписать.
Идёт фамилия за фамилией. Всё тише и тише Иванов голос.
– Отписать.
– Отписать.
– Отписать.
– Отписать.
Кто-то вспомнил и о Елисее Бомелии, бывшем царском лекаре, любимце царя Ивана:
– Ещё, государь, Елисей Бомелий.
Посмотрел царь на сказавшего. Как в былые годы, глаза вновь налились свинцом.
– Не бывать сему, – произнёс Иван Грозный. – Вор. Лихоимец. За измену карать и впредь.
Всё новые и новые идут имена.
И снова Иванов голос:
– Отписать.
– Отписать.
– Отписать.
Последний день
Царю Ивану снился тяжёлый сон. Куда-то стремительно вперёд за даль, за синь уходит большак-дорога. Люди справа, слева стоят от дороги. По дороге, как по коридору, проходит царь.
«Слава царю, слава!» – раздаются приветственные голоса.
Но тут же, разрезая кинжалом воздух, оттесняя, опережая радостные крики, несутся слова другие:
«На плаху его, на плаху!»
И вот уже бежит к царю палач. Сажень в плечах. Пудовый замах. Топор в руках.
Иван вскрикивал и просыпался. Тупо вглядывался в ночную темноту. Судорожно водил рукой по кровати. Казалось, что-то искал. Сердце билось тревожно. Царь, успокаивая себя, произносил:
– Пустое, пустое.
Переворачивался на другой бок. Опять засыпал. Однако сон возвращался. И справа, и слева гремело снова:
«Слава царю, слава!»
«На плаху его, на плаху!»
Промучился царь всю ночь. Утром ходил подавленный, раздражённый.
Шут Кузёмка было бросился к царю, закричал:
– Сгинь, нечисть! Не трожь Ивашку!
Но получил по шее.
Ещё больше изменился царь Иван за последнее время. Постарел. Телом обмяк. Ссутулился. Морщины на лице глубокой бороздой легли, словно пахарь прошёлся плугом.
Шли последние дни царя. А вот и самый из них последний.
Мылся в бане в тот день Иван. Мылся долго. Плескал на тело водой лениво. Погружён был в мысли свои государь. То ли о Боге, о жизни загробной думал, то ли о здешних, земных делах.
Кто-то из злых языков шепнул:
– Грехи государь смывает.
Из бани Иван вернулся к себе в покои. Приказал принести шахматы. Любил Иван Грозный эту игру. Хоть и по-прежнему запрещёнными были в те годы в России шахматы, хоть и считались сатанинским делом.
Расставил царь на доске фигуры. Крикнули слуги ему напарника.
