25
«Людей тянет любоваться природой, когда они свободны и счастливы, и еще когда наоборот», – написала Галя в дневнике, и тут в комнату вошел Глеб. Она быстро захлопнула тетрадку. Это движение от него не ускользнуло.
– У тебя есть от меня тайны? – иронично поинтересовался он и кивком указал на тетрадку.
– Ты сам говорил, что каждый из нас живет своей жизнью. Неудивительно, что у нас есть что скрывать друг от друга, – тоже с иронией ответила она.
– Тебе виднее, – неопределенно произнес он. – Ты до сих пор для меня загадка. К чему ты стремишься, какая у тебя цель в жизни?
– Тебе непонятно? – продолжала она иронизировать. – Хочу твоей любви! Можно надеяться?
– Желания имеют свойства исполняться, но, к счастью, не всегда. – Синева глаз Глеба отдавала холодом зимы. – Можно дождаться, когда орех будет плодоносить, но любовь со временем не появляется.
– Ты до сих пор любишь Ольгу? Она мертва! Ее больше нет, ее съели черви! – Галя брызгала словами и слюной. – Ее нет, а я – рядом с тобой! Живая, твоя жена! Если ты ее любишь, сходи к ней на могилку, полей цветочки, ухаживай за ней – я не против! Но ты же должен понимать: она – в прошлом, я – в настоящем!
– Не будем копаться в развалинах моей души, – обреченно произнес он. – Все, что можно было сказать, уже сказано. Все ошибки, которые можно было совершить, – совершены. Жаль, ничего нельзя исправить, ничего нельзя изменить.
Галя в бешенстве смотрела на него, словно хотела испепелить взглядом, а потом выскочила из комнаты, хлопнув дверью.
Ночью Галя, просмотрев записи по приворотам и внушению любви, задумалась:
«Да, я уже достигла в магии такого уровня мастерства, что могу внушить Глебу любовь к себе. Я могу сделать это хоть сегодня. Но это будет не любовь! Заставить его, привязать к себе я смогу, но в результате получу эрзац вместо реальных чувств». Решительно открыв дневник, она записала:
«Я могла бы с помощью магии заставить Глеба полюбить меня, но нужно ли мне это? Его привязанность – это лишние хлопоты, причем мои. Он не достоин меня! Если он захочет уйти, я не буду его удерживать!»
Галя зашла в ванную, намереваясь принять душ, посмотрела в зеркало и застыла – на нее, усмехаясь, смотрела Ольга. У нее был торжествующий вид.
– Ты не можешь со мной соревноваться, даже когда я мертвая! – заявила она.
– Я тебя не боюсь! – выкрикнула Галя. – Забирай его к себе, если он тебе нужен!
Из спальни послышался сонный голос разбуженного Глеба:
– Что случилось?
– Ничего, пальчик поранила. – Галя со злостью маникюрными ножничками уколола до крови палец и посмотрела в зеркало – в нем отражалась только она одна.
– Мы с тобой разговор еще не закончили, – тихо произнесла Галя и, сунув по детской привычке раненный палец в рот, пошла спать.
26
Глеб и Галя медленно шли вверх по Андреевскому спуску. Это был один из их редких совместных выходов в город, «в люди». Дни у нее были загружены до предела: учеба-работа, в редкие перерывы – библиотека. Глеб был более свободен – клиентов пока было мало, но оптимизма прибавилось. Отношения между супругами были ровные, и только благодаря тому, что каждый старался избегать конфликтов, накапливая в себе недовольство в ожидании подходящего случая. Хотя они жили вместе полгода, они не стали ближе друг другу. Каждый из них жил своей жизнью, не пуская в нее другого.
В последнее воскресенье мая, когда весеннее солнце дарило тепло, радуя все живое, звало на улицу, заточать себя в четырех стенах было равносильно преступлению, и даже подготовка к серьезным экзаменам не могла служить достаточным основанием для этого. Галя, несмотря на слабое сопротивление Глеба, вытащила его на прогулку.
В этот день проводилось ежегодное празднование Дня Киева, и разве кто-либо из местных жителей мог не отправиться в такую чудную погоду на Андреевский спуск? Казалось, все жители города пришли сюда, чтобы пройтись по брусчатой (смерть каблукам!) извилистой улочке, соединяющей Подол и Верхний город, прицениться, а то и купить творения доморощенных, и не только, мастеров: картины, лепку, другие произведения искусства. Или даже просто потолкаться среди людей, послушать бардов, посмотреть шествие средневековых ряженых, поболеть на рыцарском турнире.
Здесь властвовало праздничное настроение, хмурые лица прояснялись, их озаряли ясные, открытые улыбки, словно служащие входными билетами. Чтобы не потеряться в толпе, Глеб и Галя крепко держались за руки, впервые за время их совместной жизни. Чувствуя слабое пожатие девичьей руки, Глеб испытывал желание защитить свою спутницу, уберечь ее от возможных опасностей. Впервые пришло к нему ощущение, что рядом с ним родной человек, и о нем он должен заботиться, оберегать от бед. Он посмотрел на Галю и словно впервые увидел ее. С ней произошли разительные перемены, а он, живя с ней рядом, этого не замечал. Она избавилась от угрей, и теперь ее лицо было чистым, ее облик кардинально изменился, и она уже не напоминала ту угловатую сельскую девчонку, какой была не так давно. Вот только она чересчур увлекалась косметикой, сильно подводила черным глаза, и помада была вызывающе алой. Но все это производило эффект – Глеб заметил, что она притягивает взгляды идущих навстречу мужчин. Неожиданно для себя он ощутил укол ревности и в то же время удовлетворение самца, гордящегося своей самкой. Глеб взял на себя функцию гида.
– Мы идем по исторической улице. Знаешь, что здесь интересного?
– Андреевская церковь – раз, музей Булгакова – два, замок Ричарда – три, художественные мастерские – четыре, – перечисляла, загибая пальцы, Галя.
– Молодец, все правильно, но мы этим не ограничимся. – Глеб покровительственно улыбнулся. – На противоположной стороне расположен «Музей одной улицы», где много расскажут об этом уникальном месте, связавшем с незапамятных времен Нижний и Верхний город. Но об одном периоде в истории этой улицы специально умолчат. Когда в ХIХ столетии началось строительство Печерской крепости, то из Крестов
[7] сюда перевели публичные дома. Вскоре почти у каждого дома горел красный фонарь, информируя, что здесь торгуют продажной любовью. Самый роскошный бордель планировалось воздвигнуть у подножия Андреевской церкви. Все как положено: вверху – обитель Бога, внизу – утехи Сатаны.
В те времена здесь происходили баталии между двумя враждующими группировками – офицерами и юнкерами, прозванными «милитерами», и гражданскими лицами – студентами, чиновниками, которых называли «штафирки». Среди штафирок доминирующую роль играли студенты. Группировки ставили своей целью лидерство в публичных домах Андреевского спуска. Победу одержали более многочисленные и сплоченные студенты. Дошло до полного беспредела, до кровавых драк и поджогов, пока жалобы настоятеля Андреевской церкви и генерала Муравьева не возымели действия – последний был вхож к губернатору. Но когда гражданский губернатор Гудым-Левкович, скончался прямо на проститутке, это вызвало скандал и широкий общественный резонанс. Генерал-губернатор был вынужден отреагировать – по его приказу закрыли все публичные дома, но это не решило проблему. Проституция как вид бизнеса была официально разрешена, хозяева публичных домов платили налоги, и они составляли значительную часть доходов городского бюджета, но эти заведения требовалось куда-то перенести. Быстрее других сориентировались жители забитой Ямской улицы, почуяв выгоду. Они заявили о готовности отдать свои усадьбы под изгоняемые из центра публичные дома, рассчитывая разжиться за счет высокой арендной платы, и на самом деле преуспели. Ямская преобразилась, стала нарядной.
