«Сколько времени меня не было – пять минут, десять, полчаса? Экономка уже предупреждала, что, если не буду по первому зову возвращаться в зал, она доложит об этом хозяйке, а та оштрафует».
– Минуточку, Маргарита Мефодиевна! Только припудрю носик! Уже бегу!
Поспешно поднимаюсь, привожу себя в порядок, глядя в зеркало. Под глазами темные круги – возраст дает о себе знать, все-таки уже двадцать шесть годков промелькнуло. А ведь кажется, совсем недавно было шестнадцать лет и пришла безумная любовь к Ваське-коммивояжеру, закончившаяся желтым билетом
[8] и публичным домом в Яме
[9]. По сравнению с нравами, царившими в Яме, здешняя жизнь и обхождение значительно лучше, хотя все равно – грязь. Сколько времени здесь продержусь, я ведь самая старая? Самое большее годков пять, а что потом? Если не удастся приткнуться где-нибудь экономкой, то скачусь вниз, до «фиалочных заведений»
[10], а там больше возможности заболеть дурной болезнью, от которой пока Бог миловал.
Повернувшись лицом в угол, в котором находится мой личный иконостас, неистово крещусь. Скорбные глаза великомученицы Варвары, моей покровительницы, обещают поддержку.
В общем зале за мраморным столиком расположился Андрей Андреевич, как обычно, вдребезги пьяный, с недавних пор постоянный завсегдатай нашего заведения и мой «муж». Красивый молодой человек, в его жизни недавно произошла трагедия, и теперь у него на душе тяжкий камень. О своем горе он пытается забыть с помощью водки и продажной любви. Его выбор остановился на мне, как я поняла впоследствии, лишь по причине того, что я была вынуждена ввиду некоторых обстоятельств коротко остричь волосы. Обычно он ангажировал меня на целую ночь. Ему в большей степени нужно было не мое тело, с моей помощью он материализовывал некий образ. Бывало, он сползал с кровати, становился на колени, качался из стороны в сторону, так и не произнеся ни слова. Иногда он называл меня чужим, чудны´м именем, и от него веяло смертью. Но его постоянство внушало надежду, что он возьмет меня на содержание.
Я вежливо здороваюсь с ним и сажусь на краешек стула. Пропустив через себя сотни, а может, тысячи клиентов, я научилась без слов понимать, чего они хотят. Кому-то нравится развязное поведение, когда садишься на колени, шепчешь на ушко всякие пошлости, тесно прижимаешься, стараясь передать жар своего ложного желания. А для этого молодого человека я должна быть самой скромностью. Я на мгновение прикрываю веки, затем искоса бросаю на него жаждущий взгляд и снова его потупляю. Как всегда, это срабатывает. Он заказывает шоколад и ликер для меня, а себе, на правах завсегдатая, – коньяк. Вскоре мы поднимаемся в мою комнату. Я стараюсь как могу, и мне удается его завести до того состояния, когда человеком движет только жажда удовлетворить желание.
После всего я искренне говорю ему:
– Ах, как все было замечательно, лучше уже невозможно! Такого я никогда не испытывала! – немного преувеличиваю я.
– Наверное, ты это всем говоришь, – чуть помедлив, грустно произносит лежащий рядом заметно протрезвевший мужчина.
– За все то время, что мы провели вместе, я хоть раз такое говорила? – бросаюсь я в атаку.
– Такое – нет, нечто подобное – да, – уточняет он.
– Поверьте, это я сказала от души, а не чтобы угодить клиенту, – говорю я и не выдерживаю, срываюсь: – А впрочем, что вам до моей души… Ведь, обнимая меня, вы обнимали другую, воображаемую.
– Похоже, ты говоришь искренне, – задумчиво произносит он, но я хмурюсь и молча одеваюсь, однако же бросаю искоса взгляды в его сторону, не поворачивая головы.
Он, видимо, чувствует мое состояние, пытается разговорить меня, но я отвечаю односложно, словно хочу сбросить с себя какую-то обузу.
– Тебе здесь не нравится? – задает он самый глупый вопрос в мире.
– А здесь может нравиться? – Я разозлилась уже не на шутку. – Там, внизу, меня дожидаются жирные, тощие, старые, юнцы, отцы семейств и люди со странностями, всякими отклонениями, и всех их надо удовлетворить, чтобы они еще не раз захотели попользоваться моим телом.
– Так почему ты отсюда не уйдешь? – недоумевает он.
– Не ухожу, потому что некуда! Куда я пойду? Кто возьмет меня на работу с таким прошлым и настоящим?
– Ты нуждаешься в помощи? – судя по голосу, это его обрадовало.
– Да, мне требуется помощь, но разве только Всевышнего. – Я вскидываю руки вверх. – Господи, забери меня отсюда к себе на небо, вырви из этой грязи, больше терпеть нет сил! Все невмоготу. Господи, я тебя прошу-ууу!
– Я помогу тебе, – говорит он. – Заберу отсюда.
– Возьмете на содержание? – радостно восклицаю я. – Не обманете?! Помнится, вы мне уже обещали это – три недели тому назад.
– Завтра возьму на содержание, как и обещал, – подтверждает он. – Слово офицера. Потом видно будет. Сколько тебе лет?
– Двадцать три, – вру я.
– Я думал, ты старше. Впрочем, это не важно, – говорит он и идет к двери.
Когда мы спускаемся по лестнице, в зале начинается заварушка, которую быстро прекращает сама мадам Лятушинская. Андрей Андреевич заказывает мне цветы, что вызывает ухмылки и зубоскальство у девушек, находящихся в зале.
Андрей Андреевич выпивает еще коньяку и, погрустнев, на удивление рано начинает собираться и прощаться.
– Когда вы скажете мадам? – спрашиваю я.
– Что именно я должен ей сказать? – отвечает он вопросом на вопрос.
– То, что берете меня на содержание, – напоминаю я ему.
– Ах, это! Завтра. Непременно завтра. Прощай, хотя, вероятно, я ночью вернусь, – и он скрывается за дверью.
Вместо радостного ожидания завтра у меня сердечко сжимается в тревоге, я предчувствую приближение чего-то неприятного и страшного в своей неотвратимости. Я беру цветы, зарываюсь в них лицом. Надо будет отнести их в свою комнату. Розы пахнут свежестью, их тонкий аромат контрастирует с прокуренной атмосферой зала. Я замечаю Настеньку и подхожу к ней. Здесь она моя единственная подруга, и между нами нет тайн. Она намного моложе меня, светловолосая, с тяжелой длинной косой, довольно привлекательная, но у нее острый язычок, и порой она не может сдержаться, за что ей каждый раз перепадает.
– Меня берут на содержание, – делюсь с ней новостью.
Она бросается мне на шею и нежно целует.
– Варенька! Я так рада! Ты давно заслужила это. Это тот молодой господин, который только что вышел отсюда?
