— Я совершенно уверена, что тот, кто способен с легкостью написать длинное письмо, не может писать плохо.
— Для Дарси это не такой уж комплимент, Каролина, — воскликнул ее брат, — потому что он вовсе не пишет с легкостью. Слишком уж он привержен всяким длинным ученым словам! Ведь правда, Дарси?
— Стиль моих писем заметно отличается от твоего.
— Ах! — вскричала мисс Бингли. — Чарльз пишет с невообразимой небрежностью. Он опускает половину слов, а остальные покрывает кляксами.
— Мои мысли текут так быстро, что я не успеваю их выразить, и поэтому мои корреспонденты порой не находят в моих письмах ни единой связной мысли.
— Ваша скромность, мистер Бингли, — сказала Элизабет, — обезоружит любой упрек.
— Нет ничего обманчивее скромности, — возразил Дарси. — Нередко это не более, чем равнодушие к чужим мнениям, а иногда и скрытое хвастовство.
— И чему из двух ты припишешь мой недавний образчик скромности?
— Скрытому хвастовству. Потому что на самом деле ты гордишься изъянами своей манеры писать, считая их следствием быстроты мысли и небрежения к ее запечатлению на бумаге, а это, на твой взгляд, если и не достойно хвалы, во всяком случае, придает тебе интересность. Способность делать что-либо быстро всегда ценится ее обладателем, нередко не замечающим несовершенств, к каким приводит эта быстрота. Когда нынче утром ты сказал миссис Беннет, что соберешься за пять минут, если когда-нибудь решишь покинуть Недерфилд, ты видел в этом род панегирика себе, высокой похвалы. Но что столь уж достойного в сумасбродной поспешности, которая помешает завершить необходимые дела и не принесет пользы ни тебе, ни кому-либо еще?
— Право, это уже слишком! — вскричал Бингли. — Помнить вечером весь вздор, сказанный утром! Тем не менее, клянусь честью, я верил, что говорил о себе правду, и верю в это сейчас. А потому я не приписал себе сумасбродство для того, чтобы пощеголять перед дамами.
— Не спорю, возможно, ты верил своим словам, но я отнюдь не убежден, что ты упорхнул бы с такой быстротой. Твое поведение зависело бы от обстоятельств и случайностей, как и у всякого другого знакомого мне человека. И если бы, когда ты вскочил в седло, какой-нибудь друг сказал тебе: «Бингли, лучше подожди до следующей недели», ты, вероятно, послушался бы, ты, вероятно, отложил бы отъезд, а по настоянию кого-нибудь еще остался бы и на месяц.
— Этим вы лишь доказали, — воскликнула Элизабет, — что мистер Бингли не отдает должное своему характеру. Вы представили его в гораздо лучшем свете, чем он делал это сам.
— Я чрезвычайно польщен, — сказал Бингли, — тем, как вы превратили слова моего друга в комплимент доброте моей натуры. Но, боюсь, вы придали им смысл, какого он вовсе в виду не имел. Он, бесспорно, был бы лучшего обо мне мнения, если бы в подобных обстоятельствах я бы отказался наотрез и ускакал бы со всей быстротой, на какую способна моя лошадь.
— И мистер Дарси тогда бы счел, что опрометчивость вашего первого решения искуплена упрямством, с каким вы его выполнили?
— Честное слово, тут я ничего толком объяснить не могу. Дарси должен говорить сам за себя.
— Вы ждете от меня отчета во мнениях, которые вам было угодно приписать мне, хотя я ни разу ничего подобного не сказал. Однако допустим, что дело обстоит именно так, как вы его представили. Вам следует помнить, мисс Беннет, что друг, который предположительно пожелал, чтобы он вернулся в дом и отложил исполнение своего плана, всего лишь пожелал этого, попросил, не представив ни единого довода, почему это следовало сделать.
— Уступить настояниям друга легко и охотно в ваших глазах это не заслуга?
— Уступка без причины не делает чести ни тому, ни другому.
— Мне кажется, мистер Дарси, вы не отводите никакого места воздействию дружбы или приязни. Сердечное чувство к просящему часто побуждает выполнить его просьбу, не дожидаясь доводов или объяснения причин. Я не имею в виду выдуманный вами случай с мистером Бингли. Быть может, нам лучше подождать, пока не возникнут подобные обстоятельства, а уж тогда обсуждать благоразумность его поведения. Но в целом, при обычных обстоятельствах, когда один друг просит другого переменить не столь уж важное решение, если тот уступит, не дожидаясь уговоров, будете ли вы думать о нем дурно?
— Не следует ли, прежде чем мы продолжим эти рассуждения, сначала более точно установить степень важности, заключенной в этой просьбе, а также и степень близости между просящими исполняющим просьбу?
— Всеконечно! — вскричал Бингли. — Давайте выслушаем все подробности, не упустив их сравнительный рост и обхват, ибо это, мисс Беннет, может придать вес доводам, какого вы не ожидаете. Поверьте, не будь Дарси так высок и силен в сравнении со мной, я бы и вполовину не был с ним так уступчив. Право, я не знаю никого ужасней Дарси в определенных обстоятельствах и в определенных местах и уж особенно в его доме в воскресный вечер, когда ему нечем заняться.
Мистер Дарси улыбнулся, но Элизабет показалось, что шутка мистера Бингли его задела, а потому не засмеялась. Мисс Бингли горячо приняла к сердцу такой упрек ему и попеняла брату за вздор, который он наговорил.
— Я понял твою уловку, Бингли, — сказал друг. — Ты не любишь отвлеченных споров и хотел положить конец нашему.
— Может быть, может быть. Такие споры слишком уж смахивают на диспуты. Если ты и мисс Беннет прервете свой, пока я не уберусь из комнаты, я буду премного благодарен: а тогда ты можешь говорить обо мне все, что захочешь.
— То, о чем вы просите, — сказала Элизабет, — никакой жертвы от меня не требует, да и мистеру Дарси нужно дописать свое письмо.
Мистер Дарси внял ее совету и дописал письмо.
Завершив его, он попросил мисс Бингли и Элизабет сыграть что-нибудь. Мисс Бингли поспешила к фортепьяно, вежливо предложила Элизабет начать первой, а когда Элизабет отказалась столь же вежливо и куда более решительно, села за него.
Миссис Хэрст пела с сестрой, а Элизабет тем временем листала ноты, лежавшие на инструменте, и невольно заметила, что взгляд мистера Дарси очень часто обращается на нее. Ей было странно предположить, что она могла оказаться предметом восхищения такого гордеца, и все же было бы еще более странно, если бы он смотрел на нее потому, что она ему не нравилась. Затем она пришла к выводу, что его внимание привлекает нечто в ней, по его понятиям недопустимое и отталкивающее, неуместное в их обществе. Эта мысль ее не удручила. Он ей так не нравился, что его одобрения она не искала.
После нескольких итальянских арий мисс Бингли заиграла шотландскую мелодию, и мистер Дарси, подойдя к Элизабет, сказал:
— Не испытываете ли вы неодолимого желания, мисс Беннет, воспользоваться случаем и сплясать рил?
Она улыбнулась, но ничего не ответила. Он, несколько удивленный ее молчанием, повторил свой вопрос.
— О! — воскликнула она. — Я слышала, что вы сказали, но не могла сразу решить, как вам ответить. Я знаю, вы хотели, чтобы я сказала «да» и дала вам повод отнестись с пренебрежением к моему вкусу. Но я очень люблю обманывать такие ожидания и не дать излиться уже готовому презрению. Вот почему я решила сказать вам, что не хочу сплясать рил, а теперь презирайте меня, если осмелитесь.
