— Достаточно, дитя мое. Ты уже долго доставляла нам наслаждение. Позволь и другим барышням показать себя.
Мэри, хотя притворилась, будто не услышала, все же была несколько смущена, а Элизабет жалела ее, сердилась на слова отца и опасалась, что своим вмешательством ничему не помогла. Вновь послышались просьбы сыграть что-нибудь или спеть, обращенные к разным молодым девицам и дамам.
— Если бы, — сказал мистер Коллинз, — я был бы столь счастлив, что умел бы петь, то, право, с большим удовольствием одолжил бы общество одной-другой песней, ибо полагаю музыку весьма невинным развлечением и вполне совместимым с саном священнослужителя. Однако я не намерен утверждать, будто мы поступали бы похвально, уделяя музыке слишком большое время, ибо есть немало другого, требующего наших забот. У священника, имеющего приход, очень много дел. Во-первых, он должен так распорядиться десятиной, чтобы не обидеть себя и не умалить прав владельца прихода. Далее, он должен писать свои проповеди, а это оставляет не так уж много времени для выполнения его приходских обязанностей, для забот о своем жилище и улучшении его, дабы оно стало столь удобным, сколь это в его силах. И я полагаю весьма важным, чтобы он со всеми был обходителен и особенно угождал тем, кому обязан своим местом. Я не могу считать его свободным от сего долга и не могу одобрить человека, который не воспользовался бы случаем выразить свое почтение всякому, кто находится в родстве с указанным владельцем.
И поклоном в сторону мистера Дарси он заключил свою речь, которую произнес так громко, что ее услышала добрая половина присутствующих. Многие удивленно на него смотрели, многие улыбались. Впрочем, никто не посмеивался так весело, как мистер Беннет, чья супруга весьма похвалила мистера Коллинза за столь поучительные мысли и вполголоса сообщила миссис Лукас, какой он на редкость умный и во всех отношениях превосходный молодой человек.
Элизабет казалось, что, сговорись ее близкие заранее выставлять себя весь вечер на посмешище, им не удалось бы сыграть свои роли лучше или с большим успехом. И она порадовалась за свою сестру и Бингли — он, казалось, замечал отнюдь не все их выходки, а те глупости, которые не ускользнули от его внимания, не могли переменить его чувства. Достаточно было и того, что его сестрицами мистеру Дарси представился случай высмеять ее мать, сестру и кузена. И она не могла решить, что было более невыносимым: безмолвное презрение второго или язвительные улыбки первых.
Остальная часть вечера не доставила ей никакой радости. Ей досаждал мистер Коллинз, который упрямо не отходил от нее. И хотя он так и не уговорил ее еще раз пройтись с ним в танце, это препятствовало ей принять приглашения других кавалеров. Тщетно она уговаривала его ангажировать какую-нибудь другую даму и обещала представить его любой девице в зале. Он заверил ее, что совершенно равнодушен к танцами своей главной целью ставит учтивыми знаками внимания заслужить ее расположение, а посему он намерен оставаться с ней до конца вечера. Возразить против этого было нечего. И хотя бы некоторым избавлением от него она была обязана своей подруге, мисс Лукас, которая часто подходила к ним и по доброте сердечной поддерживала беседу с мистером Коллинзом.
Но Элизабет была хотя бы избавлена от оскорбительного внимания мистера Дарси. Он нередко стоял в одиночестве неподалеку от нее, но не подходил ближе, чтобы начать разговор. Она решила, что причиной этому, возможно, послужили ее упоминания мистера Уикхема, и радовалась про себя.
Беннеты и их кузен отбыли последними. Благодаря уловке миссис Беннет им пришлось дожидаться кареты еще четверть часа после отъезда остальных гостей, и у них было достаточно времени убедиться, как не терпится кое-кому из обитателей Незерфилда поскорее распрощаться с ними. Миссис Хэрст и ее сестра почти не открывали рта, если не считать жалоб на то, как они устали: и, видимо, не могли дождаться, когда наконец останутся дома одни. Они отражали каждую попытку миссис Беннет завязать разговор, отчего всеми овладела томительная скука, которую ничуть не развеивали длинные речи мистера Коллинза, заверявшего мистера Бингли и его сестер в чрезвычайной изысканности их бала, а также в радушии и учтивости, какими они окружали своих гостей. Дарси не проронил ни слова. Мистер Беннет наслаждался происходящим вокруг и хранил такое же молчание. Мистер Бингли с Джейн стояли чуть в стороне и разговаривали только друг с другом. Элизабет безмолвием не уступала миссис Хэрст с мисс Бингли; и даже Лидия настолько утомилась, что лишь изредка восклицала: «Господи, ну и устала же я!» и судорожно зевала.
Когда наконец все они встали, чтобы попрощаться, миссис Беннет с самой любезной настойчивостью изъявила надежду вскоре увидеть своего гостеприимного хозяина и его сестриц в Лонгборне и, обращаясь главным образом к мистеру Бингли, вновь и вновь заверяла его, какое счастье он им доставит, без церемоний откушав с ними их семейный обед, когда пожелает. Бингли был сама благодарность и охотно обещал сделать им визит сразу же, как возвратится из Лондона, куда должен утром уехать на короткое время.
Миссис Беннет была вполне довольна и покинула дом в счастливейшем убеждении, что после трех-четырех месяцев, потребных для составления необходимых документов, обзаведения новыми экипажами и шитья свадебных нарядов, она, несомненно, увидит свою дочь хозяйкой Недерфилда. С равной уверенностью она думала и о браке второй своей дочери с мистером Коллинзом, хотя и не с равным удовлетворением. Элизабет была наименее любимой из ее дочерей, и, хотя жених и хансфордский приход были достаточно хороши для нее, тягаться с мистером Бингли и Недерфилдом они никак не могли.
Глава 19
Следующий день открылся в Лонгборне новой сценой. Мистер Коллинз сделал предложение руки и сердца по всем правилам. Положив не тратить времени попусту, так как в следующую субботу ему предстояло вернуться к своим обязанностям, и будучи свободен от робости, которая могла бы удручить его даже в эти минуты, он приступил к исполнению своего намерения весьма педантично, соблюдая все церемонии, какие считал приличествующими случаю. Вскоре после завтрака, найдя Элизабет в обществе ее матери и одной из младших сестер, он обратился к миссис Беннет со следующими словами:
— Могу ли я, сударыня, уповать на ваше заступничество перед вашей прелестной дочерью Элизабет, испрашивая честь побеседовать с ней наедине нынче утром?
Элизабет даже не успела залиться румянцем от неожиданности, как миссис Беннет уже ответила:
— Ах! Да, разумеется. Я уверена, Лиззи будет счастлива… Уверена, у нее не может быть возражений. Идем, Китти, ты мне нужна наверху.
И, собрав рукоделие, она торопливо направилась к двери, но тут Элизабет воскликнула:
— Маменька, не уходите, умоляю вас! Я прошу мистера Коллинза извинить меня. Он не может сказать мне ничего такого, чего не могут услышать другие. И я ухожу.
— Нет-нет! Какой вздор, Лиззи! Я желаю, чтобы ты осталась здесь.
A когда Элиэабет с расстроенным и раздосадованным видом собралась ускользнуть, она добавила:
— Я требую, чтобы ты осталась и выслушала мистера Коллинза.
