Это словно тебе дали под дых, ты согнулась и хватаешь ртом воздух, а вдохнуть не получается. Вокруг собрались зеваки и смотрят с интересом, свалишься ты или выпрямишься?
Такого стыда Клавдия не испытывала. Такого удара она не ждала. Вернее, удары на нее, бывало, сыпались, и довольно увесистые, но никогда ее не били самые близкие. Это особенно больно.
Только тут она обратила внимание на собственную руку и стала поспешно расправлять заявление. Ненароком порвала. И уже слезы готовы были брызнуть из глаз, как — телефонный звонок. Клавдия ухватилась за трубку, будто тонущий за соломинку.
Звонила Ирина Юрьевна, бабушка Вити.
— Здравствуйте, Клавдия Васильевна. Как там мой внучек поживает?
— Здравствуйте, Ирина Юрьевна! Все в порядке. Никто не звонил?
— Никто не звонил, никто не появлялся. Это я у вас хотела спросить, может, вы чего нового разузнали. Раскололся этот пьяница? Что он с Ниной сделал? Говорила я ей: «Не делай глупостей, не расставайся с Никитой. Потерпи, перебродит», — так нет ведь, захотелось ей с артистом красивой жизни поискать. Ну и где она, эта красивая жизнь? Докатились до того, что ребенок по чужим людям мыкается!
— Это точно. Ирина Юрьевна, а может, вы его возьмете? Он вас знает, любит и…
— Да как же я могу его взять? — возмутилась бабушка. — Вы знаете, какая у меня пенсия? Тут бы самой кое-как прокормиться. Вот если бы мне кто-нибудь денег немного подкинул, то…
— У вас все? — грубо перебила ее Клавдия.
— Я говорю, если бы мне кто-нибудь денег подкинул, — попыталась еще раз намекнуть бабушка.
— Простите, у меня очень много дел, — отрезала Клавдия и положила трубку.
Теперь уже плакать не хотелось. От злости Клавдия никогда не хотела плакать. Только от обиды…
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Среда. 9.43 — 11.51
Начальника следственного отдела прокуратуры в отличие от самого Малютова подчиненные и за начальника, собственно, не держали. Так, коллега, трудяга, свой парень, душа-человек. Василий Иванович Чепко, то ли благодаря своим юмористическим Ф. И. О., то ли в силу легкого и веселого характера, среди «важняков», следователей и криминалистов имел прозвище, разумеется, «Чапай». Он даже был похож на легендарного красного командира, во всяком случае хитроватым, лукавым мужицким нравом весьма напоминал. Василий Иванович о своем прозвище знал и, кажется, в глубине души им гордился.
— Игорек, — заглянул он в кабинет, — свободен сейчас?
— Свободен, — ответил Порогин, хотя свободным он, конечно, не был — писал отчеты. Просто не скажешь же своему непосредственному начальнику: занят, зайди попозже.
— А ноги как, не болят? — серьезно спросил Чапай.
Игорь, еще не привыкший к манере Чапая, испуганно посмотрел на свои ноги и замотал головой:
— Нет, а что?
— И руки здоровы? — поинтересовался Чапай.
— Здоровы…
— Тогда бери ноги в руки и скачи на улицу Академика Пилюгина.
— Зачем?
— Убийство. Женщину мертвую нашли. Такая, хлопчик, беда.
Чапай еще постоял, хмуро глядя в пол, потом спросил:
— А Клавдия Васильевна?
— Она в милиции. Поймали там тех, кто Худовского избивал.
— Ага. Ну пусть. Пусть. — И Чапай скрылся.
Игоря аж подбросило на стуле. Вот оно! Вот это настоящее! Тут он сам будет вертеться! Тут он сам поведет! Теперь уж Клавдия Васильевна не посмотрит на него снисходительно.
От мысли о Дежкиной сердце Игоря привычно обмякло. А лицо вспыхнуло румянцем, потому что снова вспомнился вчерашний разговор. По-дурацки получилось. Он вовсе не собирался сплетничать о Федоре Ивановиче. А получилось, что так мелко нагадил.
Впрочем, почему это он должен чувствовать себя виноватым? Он что, неправду сказал? Он даже не всю правду вывалил. Федор Иванович-то шел под руку с какой женщиной, при этом довольно весело улыбался и все норовил что-то на ушко этой женщине шепнуть. Этого Игорь не сказал. А не мешало бы.
Просто ему очень обидно было за Клавдию Васильевну.
Впрочем, если уж совсем честно, Игорь понимал, что вступил на какую-то скользкую тропу условностей, на которой понятия «правда» и «ложь» становились весьма размытыми. И обычная честность превращалась в подлость. И наоборот — сокрытие правды становилось благородством.
Конечно, ему бы сейчас дождаться Клавдию Васильевну и поговорить с ней начистоту, но мог ли он усидеть в кабинете, если где-то там трудилась следственная бригада, а его ждали как манну небесную.
Нет, ждать Игорь не мог. Да он и не ждал.
Дежурный «рафик» уже катил его по слякотным улицам Москвы.
— А где эта Академика Пилюгина? — спросил Игорь водителя.
— Немецкое консульство, — начал перечислять водитель, — парк-отель «Лагуна», Воронцовский парк…
«Господи! — дошло до Игоря. — Церковь святой Троицы в Воронцове! С ума сойти! А если это убийство связано с ограблением?! А что, вполне может быть…»
Среда. 8.12 — 14.03
С утра Федор ускакал рано. Только чмокнул в щеку.
Вечером тоже пришел поздно и уставший.
Клавдию даже странным образом радовало это обстоятельство. Она понимала, что поговорить начистоту с мужем так или иначе придется. Но до чего же не хотелось.
Витю пришлось оставлять на этот раз с Максом. Тот согласился без возражений. И вообще, ощущал себя, видно, настоящим старшим братом. Согласитесь, что с сестренкой это редко получается. Что эти девчонки понимают?
А Клавдия, не заезжая в прокуратуру, отправилась в знакомое РОВД, откуда сообщили, что пойманы хулиганы, избившие Худовского. Только звякнула Игорю, что появится после обеда.
Точно, рокеры.
Клавдия отметила, что про себя называет этих великовозрастных инфантилов так же, как Низовцева, вкладывая в это слово стариковское презрение.
Это были акселераты — рост у обоих под два метра, румяные, прыщавые морды, голубые, бестолковые глазенки и ломающиеся голоса.
Клавдия решила, что дело тут простенькое, этих двух дурачков она быстро допросит, а там поглядит — на пятнадцать суток их сажать или раскрутить на «хулиганку».
Честно говоря, вся эта история с Худовским была сейчас ох как некстати. Она была каким-то мелким раздражающим зудом в странной сгущающейся тишине, которую Клавдия ощущала вокруг себя почти физически. О! Эту тишину Дежкина знала. Как там говорится в поэтических банальностях — тишина перед бурей? Нет, это была другая тишина. Вязкая и настораживающая, из которой потом обязательно вылеплялось — именно это Клавдия знала точно — нечто гадкое, мерзкое, тяжелое, бьющее по самой твоей жизни, бьющее безжалостно и жестоко…
