И Клавдия выложила на стол бумагу.
— Вот заявление, написанное Кокошиной. Вот повестка суда. Неужели вы об этом не знали, Смирнов?
— Я не знал…
— Странно, повестка подписана вами. — Клавдия протянула бумаги адвокату. — Или нам придется проводить графологическую экспертизу?
— Простите, Клавдия Васильевна, но я все-таки не понимаю, — снова вступил адвокат, на сей раз уже пожестче, — какое это имеет отношение к делу? Мало ли людей разводится, это не повод…
— Разумеется, — кивнула Клавдия. — Но я все-таки хочу спросить Смирнова, вы знали о разводе?
— Знал, — буркнул тот.
— А простите за нескромный вопрос, где вы собирались жить после развода?
— Простите, Клавдия Васильевна, — снова сказал адвокат, но Клавдия его перебила:
— Нет уж, вы простите. Следствие должно охватить самый широкий круг доказательств, деталей и мотивов. А уж вам и суду решать — имеют они отношение к делу или нет. Пожалуйста, не мешайте мне вести допрос.
Адвокат стал что-то быстро строчить в блокноте.
— Я повторяю свой вопрос, Смирнов, где вы собирались жить после развода?
— Я собирался уехать в Тверь.
— Правда?
— У вас есть основания сомневаться? — уже перешел на прямое пикирование адвокат.
— Да, есть. И очень веские.
— Надеюсь, что очень веские. Ведь вы сами спросили моего подзащитного, где он прописан. Он действительно прописан в Твери. Значит, на жилплощадь Кокошиной никакого права не имел. Значит, выдвигать квартирный вопрос мотивом убийства — мягко говоря…
— Это документ о приватизации, — вставила Клавдия. — Квартира была уже личной собственностью Кокошиной.
Адвокат поднялся со своего места и осторожно взял бумагу.
— Вы знали об этом, Смирнов? — вместо Клавдии спросил адвокат.
— Он знал, — вместо Смирнова сказала Клавдия. — На документе его отпечатки.
— Ну и что?! — воскликнул Сергей. — И что из этого?
— О! Здорово, — не удержалась Клавдия. — Вы, оказывается, не знали, что в случае смерти одного из супругов все имущество переходит другому.
Смирнов обернулся к адвокату. Тот отвел глаза.
— Ну что, теперь цепочка как-то выстраивается? — спросила Клавдия.
— Из-за квартиры?! — довольно натурально выкатил глаза Смирнов. — Да и в мыслях не было.
— Это косвенные улики, — согласился адвокат.
— Как сказать, — улыбнулась Клавдия и снова полезла в папку с бумагами.
Адвокат уже со страхом наблюдал за ее действиями.
— Вот показания некоего Кутько Петра Захаровича. Вы знаете такого, Смирнов?
— Да!
— Зачитываю. «Смирнов часто приходил ко мне занять денег на выпивку. А когда я ему сказал, что он уже должен мне два миллиона рублей и что пора бы отдать долг, Смирнов заявил, что скоро у него будет много денег…»
— И когда вы все успели? — ехидно сказал адвокат.
— Работаю, — мимоходом ответила Клавдия. — «А когда я спросил у него, откуда же возьмутся деньги, Смирнов сказал, что собирается продавать квартиру…»
— Что ж вы молчите?! — закричал Смирнов, оборачиваясь к адвокату. — Скажите ей!
Адвокат молчал.
— Вот как получается, Смирнов. Выдернуть сумку из рук, это вы здорово придумали. Вообще, все обставили классно. Ну, конечно, станет родной муж так издеваться над собственной женой? Никогда не станет. Вы ведь это просчитали, Смирнов?
— Вы жестокая… вы злая… как вы можете… — сквозь зубы проговорил Сергей.
— Смирнов, не надо, — одернул его адвокат.
— Но я не убивал!!!
Вторник. 17.12 — 20.45
Лина вернулась на работу только к вечеру. Часа три побродила по улицам. Долго сидела в каком-то сквере на лавочке и смотрела, как дети ломают старого снеговика. Раскидывали они его с каким-то непонятным остервенением. Странно, почему в человеке так сильно сидит тяга к разрушению. Даже в ребенке. Даже песенка такая есть — «оторвали мишке лапу…». Самый сильный мужчина — тот, который лучше всех дерется. А почему не тот, который лучше всех строит дома? Или пашет землю? Странно. Хотя у зверей тоже такие привычки. Даже ягнята, самые безобидные твари, начинают бодаться друг с другом, выясняя, кто сильней. Естественный отбор. Ужасное какое-то определение. Если бы этот отбор устроили среди людей, ее бы точно не отобрали, это Лина знала наверняка. Сразу пошла бы под нож, как слабая и непригодная к выживанию.
— Я все устроил, — сразу сказал Илья Романович, как только они встретились в коридоре. — Ну как ты? Отошла маленько?
— Самую капельку. — Волконская слабо улыбнулась.
Дежурный патологоанатом куда-то отлучился и пришлось его ждать. Лина минут пять бродила по залу, между лежаками, накрытыми белыми простынями. Эти белые покрывала были даже еще страшнее, чем то, что лежит под ними. Мужчины и женщины. Молодые и старые. Красивые и не очень. Не прошли естественный отбор…
— A-а, это ты, Волконская. Приветик. — Сивцев широко улыбался.
— Здрасте, Жень Палыч. — Лина очнулась от своих мрачных мыслей. — Ну что, выяснили что-нибудь новенькое?
Сивцев сел и начал рыться в журнале.
— Так-так-та-ак. Поступила в пятнадцать ноль восемь. Убийство. Конечно, убийство. К нам только по такому блату попасть можно.
— Личность установили?
— Да. — Он перелистнул несколько страниц. — Позвонили в семнадцать сорок. Панова Любовь Эдуардовна, пятьдесят четвертого года рождения. Работала педагогом по сольфеджио. Мужа нет, дочь проживает в Питере. Это тебе интересно?
— Вскрытие уже делали?
— Коне-ечно. — Жень Палыч широко улыбнулся. — Для тебя — все что угодно.
— Ну и как?
— Да ничего особенного, по предварительным результатам. «Смерть наступила от кровоизлияния в мозг, — начал читать протокол, — в результате проникающего ранения острым предметом. Предположительно нож».
— Это какой же нож должен быть, чтобы проломить череп? — удивилась Лина.
— Ну лезвие не очень длинное. — Он пожал плечами. — Да сейчас такие ножи в любой палатке продаются… Та-ак, потом еще резаная рана горла. Пересечена сонная артерия, трахея и гортань. Но это уже после смерти — вытекло бы больше крови, если бы сердце стучало. На животе три неглубоких шрама в форме креста. Про бумагу во рту знаешь?
— Да. — Лина кивнула. — Что это было?
— Страница из Библии. Книга Исход, главы пятнадцатая — семнадцатая. Уже отправили криминалистам. Половые губы зашиты грубой ниткой. Шов машинный. Кстати, индийцы имеют более романтическое название — цветок… — Сивцев не договорил, вдруг наморщил лоб, словно пытался что-то вспомнить.
