Несправедливо, что ей ничего не будет за сломанную жизнь Дэвида. Несправедливо, что ей ничего не будет за мою сломанную жизнь.
– Хорошо. Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится, и не хочу беспокоиться за тебя, пока разбираюсь со всем этим. Я люблю тебя, Луиза. Я очень тебя люблю.
Он встает из-за стола, подходит ко мне, и мы целуемся. От него пахнет перегаром, мятными пастилками и кофе, но мне плевать. Он теплый, любящий, сильный и мой, и слезы вновь выступают у меня на глазах.
– Все будет хорошо, – шепчет он, когда мы отрываемся друг от друга. – Честное слово. – Он улыбается мне. – Как ты относишься к посещению заключенных?
Смеюсь сквозь слезы, которые никак не желают останавливаться.
– Я всегда за новые впечатления.
Он платит за кофе – это будничное действие придает всему происходящему оттенок еще большей нереальности, – и мы выходим на улицу, где я снова реву, уткнувшись ему в грудь, совершенно безразличная к тому, что нас могут увидеть.
– Все будет хорошо, – повторяет он еще раз.
Не будет. Ничего и никогда уже не будет хорошо, но я киваю, и мы снова целуемся: слезы, сопли, усталость и перегар. Нечего сказать, сладкая парочка. Я утыкаюсь носом ему в шею и вдыхаю его теплый запах, а потом он уходит, и остается лишь прохладный воздух и выхлопные газы. Я смотрю, как он удаляется в сторону станции метро. На меня он ни разу не оглядывается. Видимо, боится передумать.
Это я во всем виновата, в тысячный раз думаю я и, привалившись к стене, принимаюсь рыться в сумке в поисках электронной сигареты. Я и мое дурацкое письмо. Просто поразительно, как быстро он уехал навстречу своей судьбе. Это каким же кошмаром должна быть жизнь, если человек испытывает облегчение, решившись сделать признание, которое, без сомнения, приведет к его аресту. Его карьере конец. Его жизнь и репутация безвозвратно погублены, а сам он будет доживать остаток дней с клеймом убийцы.
Утираю слезы и подставляю лицо прохладному ветру. Я виновата во всем этом ничуть не больше, чем Дэвид. Мы оба всего лишь пешки. Адель – вот кого следует во всем винить. Думаю о единственном секрете, который мне пришлось утаить от Дэвида, – о сновидениях. О дверях. О безумии всего этого. Зачем она вообще поделилась со мной этим секретом, если так сильно меня ненавидела? Меня переполняет злость на нее, и она заглушает печаль за Дэвида и жалость к самой себе. Я должна перехитрить ее. Вывести ее на чистую воду – каким угодно способом. Может, когда до нее дойдет, что с Дэвидом ей уже в любом случае не быть, она скажет что-нибудь, хоть что-нибудь такое, что может помочь ему. Должен же быть какой-то способ заставить ее понять, что она творит. Донести до нее, что в игре, которую она затеяла, победителей не будет. И уж как минимум мне необходимо рассказать ей, что я о ней думаю. Настало время поговорить начистоту с моей так называемой лучшей подругой. Я сдержу слово, которое дала Дэвиду. Домой к ней ехать я не собираюсь. Но не говорить с ней я ему не обещала.
52
Адель
Я сижу в тишине кухни в компании одних лишь мерно тикающих часов. Этот звук до странности меня успокаивает. Иногда я даже размышляю об этом – о распространении по миру шумных часов, каждые из которых неумолимо напоминают нам об утекающем сквозь пальцы времени. Казалось бы, их тиканье должно наводить на нас ужас, и все же их повторяющееся тиканье почему-то обладает целительным воздействием на человеческую душу.
Не знаю, сколько времени я уже так сижу. Вслушиваюсь в щелчки секунд, не обращая внимания на минуты и часы. Меня уже выкинуло на обочину моей собственной жизни. Я в ней лишняя деталь. Все уже почти кончено, и я чувствую опустошенность и печаль.
Говорят, если любишь кого-то, отпусти его. Что ж, я наконец-то его отпускаю. Были и более простые способы сделать это, но нельзя сымитировать доверие, как нельзя сымитировать и веру, и прозрение. Это должно идти от сердца. Он должен был все это явственно увидеть в Луизиных глазах. Потрясение от осознания того, что она видела всю ситуацию в неверном свете. Его невиновность. Дать ему это было не в моих силах.
Он в самом деле ее любит. Я не могу больше этого отрицать. Хей-хо, се ля ви. Теперь я могу сойти со сцены. Сижу и жду, прислушиваясь к тому, как по капле утекает из меня жизнь, и чувствую, будто меня уносит куда-то.
Пронзительное пиликанье дешевого телефончика выдергивает меня из мечтательного полузабытья. Да, пожалуй, можно было сделать все по-другому, но так получилось куда интереснее. Пусть это будет моей лебединой песнью.
Луиза на том конце линии так и фонтанирует энергией, гневом и расстройством. Полная противоположность моему спокойствию. Трубка буквально излучает все это мне в ухо.
– И давно ты была в курсе? – осведомляется она. Судя по голосу, она с трудом сдерживается, чтобы не завопить на меня. – Я хочу знать, что за игру ты со мной затеяла!
Она просто-таки клокочет от ярости, и ее настроение передается и мне.
– А тебе не кажется, что это я должна была бы задать тебе этот вопрос? Это ведь ты трахалась с моим мужем.
– Чего я не понимаю, – говорит она, пропустив мою шпильку мимо ушей, – так это зачем ты рассказала мне о сновидениях. Чего ради ты помогла мне, если был риск, что я найду вторую дверь? А после того, как найду ее, сложу два и два и получу четыре?
Вот же дрянь неблагодарная.
– Я тогда еще ничего не знала. – Старательно подавляю внезапно накатившую на меня волну гнева. – Считала тебя подругой. Пыталась помочь тебе. Я никогда не встречала никого похожего на меня и впервые за всю жизнь почувствовала себя не такой одинокой.
Я чувствую ее недоверие. Еле слышную заминку на том конце провода.
– Через вторую дверь можно попасть только в то место, которое тебе знакомо. – Я говорю медленно и раздельно, чтобы до нее точно дошло. – Место, в котором ты не была, нельзя увидеть. Необходимо визуализировать его во всех подробностях. – Прижимаюсь затылком к прохладной стене. – Однажды вечером, когда мне было одиноко и я скучала по тебе, я перенеслась через вторую дверь в твою квартиру. Мне хотелось увидеть тебя. Но вместо этого я увидела там его. С тобой. – Делаю паузу и выдавливаю из себя слезы. – Тогда все и выяснилось. С тех пор я и в курсе.
Луиза для меня открытая книга. Я знаю, что ее мозг сейчас лихорадочно работает, вникая в логику моего объяснения. В голове у нее сейчас варится слишком много всего, чтобы вспомнить тот их разговор в офисе в самое первое утро Дэвида на работе – про их пьяную шалость в баре. В том самом офисе, по которому мне накануне устраивали маленькую экскурсию. А вот я этот разговор отлично помню. Весь, до последнего слова и жеста. Ее напряжение. Его панику. И тот жар, в который бросило их обоих при виде друг друга. Помню застилающую глаза пелену ярости, которую мне пришлось сдерживать до тех пор, пока мне не удалось подстроить нашу встречу, на которой она разоткровенничалась передо мной про свои ночные кошмары. После этого мой гнев переплавился в чистую радость. За эти несколько мгновений потенциальный враг обернулся даром небес. Но пока что мои слова кажутся ей вполне логичными. Кроме того, она получила от меня кое-какую важную информацию. «Необходимо визуализировать его во всех подробностях». Я просто ангел. Даже сейчас, после всего, что она мне сделала, помогаю ей.
