— Неси сюда, — она открыла внутреннюю дверь, когда я, тяжело топая, шел по тесным сеням. — Сюда, — она быстро обогнала меня и отбросила одеяло с моей постели. — Клади, ее надо тепло укрыть.
— Что с ней? Они все там, как рыбы на верёвке, еле дышат.
— Проснутся.
Настя была не многословна. И когда я укладывал Светку в кровать, молча помогала мне.
— Что у вас здесь происходит?
— Ты все видел.
— Да, конечно уж. Чем они набрались, что за наслаждение?
— Стимулирующий наркотик на опиумной основе с вытяжками из некоторых растений. Андрей сам изобрел его.
— Конкретный нарколог. Отпад всему.
Настя молчала, и я сказал, чтобы расшевелить ее:
— Оригинальный компот.
— Там все подобранно Андреем, в строгих дозах.
— А когда они просыпаются, они помнят, что было?
— Да. Андрей много над этим работал. Смысл тут в единстве, в общей семье и кровничестве. Андрей считает, что именно так жили в первобытном обществе и поэтому никто там не становился ни алкоголиком, ни наркоманом.
— А они здесь?
— К «наслаждению» не привыкают. Он стимулирует определенное поведение, и это дает выход древним инстинктам. Снимаются некоторые запреты. Люди полностью расслабляются. Им уже не хочется делать это в другое время. Наши пиршества происходят в определенные дни, и людям этого хватает.
— Мы?
Настя вздрогнула и опустила голову.
— И ты тоже с ними?
У меня, наверное, было не совсем хорошее выражение лица, и Настя инстинктивно отступила и схватилась за живот.
— А это?
— Я забеременела там, — сказала Настя еще тише.
— А муж?
— У нас здесь нет мужей, девушка, пока не забеременеет, называется невестой, потом она рожает и становится, как и все остальные.
— А ребенок?
— Растет здесь, в коммуне. У нас есть уже такие дети.
— Точно. Вон они, стоят под окном и смотрят на голые задницы.
Настя закрыла лицо руками:
— Уходи от нас, уходи, пока не поздно. Я наврала, когда сказала, что к «наслаждению» не привыкают. Мы все в зависимости от него. Пусть не физически. Пусть морально, но люди уже не могут жить без него.
Я ужасно устал и, покачиваясь, подошел к стулу.
— Там одного избили, он тоже наслаждался? — проговорил я, садясь.
— Этого раньше не было. Раньше у нас все было лучше и чище. Андрей привез к нам этого Петра, потом появились его друзья, и все стало намного хуже. Иди, ляг на кушетку, тебе тоже надо поспать.
— Ты нарочно напоила меня? — спросил я, поднимаясь.
— Да. Я хотела, чтобы ты увидел все без «наслаждения». Разведенный алкалоид и никотин ослабляют его действие. Клин клином, понимаешь.
Я кивнул, добрел до кушетки и свалился, прямо как был, в фуфайке лицом вниз. Ноги мои свешивались с нее, но я не обратил на это внимание. Сон охватывал меня неотвратимо.
Спал я долго, и когда проснулся, просто лежал с закрытыми глазами, не желая возвращаться в этот кошмар. Но лежать так вечно я не мог и со вздохом открыл глаза. Их резало, словно от дыма и все вокруг скрывала мутная пленка. Я повернулся на бок и сел на кушетке, протирая их руками. Все мое лицо горело, и я с силой массажировал его, взъерошивая волосы надо лбом.
Тело все свело, и я понял, что если не разомнусь, то одеревенею навеки. И поднялся. Ох, как не хотелось это делать. Мне вообще, хотелось только одного: лежать и не двигаться. А на душе было так тошно, так мутно, что хоть реви в голос, как трехлетний ребенок. Все мои неприятности застряли у меня в горле, и я, сам не зная зачем, стал скрежетать зубами.
Медленно начал я ходить по проходу между моей кушеткой и стеклянным шкафом с разными препаратами. Дверь в комнату была открыта, и я вошел туда. Настя лежала прямо возле входа на составленных стульях, свернувшись, как могла и пристроив свой огромный живот на коротком сидении. Она спала, подложив под голову оба кулачка и расстегнутые полы белого халаты свешивались вниз, открывая смятый подол клетчатого платья. По ее безмятежному лицу скользил солнечный луч, делая маленькое аккуратное ушко нежно розовым и золотя тонкий завиток рассыпанных волос. Насколько я мог судить, беременность не портила ее лица, только нижняя губа стала неестественно толстой.
То ли от солнечного луча, подобравшегося к глазам, то ли от моего взгляда веки ее вздрогнули, и я отвернулся, не желая ее будить. Рассеянно я остановил взгляд на кровати, на которой спала Светка.
— Отвернись, я голая, — сонно пробормотала та.
Я отвернулся, мельком увидев сброшенное серое солдатское одеяло и розовое тело, пухлое, как сдобная булочка.
— Где мои джинсы? А где свитер? Не оборачивайся.
Ну конечно, невинный ребенок. Интересно, если бы не я, как бы она сейчас себя чувствовала, — подумал я, глядя в окно.
— Сейчас принесу, — раздался за спиной голос Насти.
И голос у нее был такой свежий и бодрый, как будто она и не спала.
— Все принеси, совсем все, — все еще сипло со сна разрешила Светка.
Я, облегченно вздохнув, обернулся. Настя вставала со стула, подбирая волосы в пучок. Светка лежала, закутавшись до подбородка. Хотел бы я знать, помнит она, что вчера выделывала.
— Я сейчас приду, — сказала Настя, обращаясь ко мне. — Поставь, пожалуйста, чайник.
Я кивнул.
Выходя, Настя налетела на Андрея, стремительно входившего в комнату.
— Вы здесь? — облегченно сказал он, оглядев нас троих. — Ну хорошо. Как ты, Светик?
— Нормально.
— Молоток.
— Я вам нужна, Андрей? — спросила Настя, стоя на пороге.
— Ты куда? — в голосе Андрея слышались нервные нотки.
— Принесу одежду Свете.
— Она там, в столовой.
Настя молча кивнула и вышла. А Андрей, пройдя на середину комнаты, остановился и стал оглядываться. Быстро подойдя к большому письменному столу, заваленному тетрадями, открыл верхний ящик и вытащил оттуда початый блок моих сигарет.
— Так, — выдохнул он, глядя на меня, потом снова повернулся к столу, проверил остальные ящики и со злостью захлопнул их, потом выпрямился и, быстро подойдя ко мне, притиснул к стене. Руки у него были, словно из железа, такими железную кочергу только гнуть. Я и пошевелиться не мог, когда он залез в карман моей фуфайки и достал смятую пачку.
— Еще лучше.
Я молчал, ожидая, куда повернет. Тут вошла Настя. Она разом увидела все и застыла на пороге, прижимая к себе скомканную девчоночью одежду. Андрей повернулся к ней и сказал.
