А она, приложив ладошку к стеклу, стала махать мне, то и дело оборачиваясь, словно зовя куда-то. Я встал, обулся, накинул бушлат и, стараясь двигаться тихо, вышел за порог. Двери в коммуне не запирались. Крыльцо освещалось тусклым светом луны. После нескольких дней проливных дождей погода наладилась, и небо даже ночью оставалось ясным и сверкало множеством созвездий. Светка в спортивном костюме от фирмы «Адидас» налетела на меня, как тайфун и повисла на шее, едва я спустился с последней ступеньки. Я пошатнулся и переступил, едва склоняясь.
— Ты опрокинешь меня.
— Я знала, что ты тоже не заснул. Идем.
— Куда?
— Все равно. Мне бы не хотелось это делать прямо тут. Если кто-нибудь увидит, нас накажут. Ты же знаешь, что они это делают только с «наслаждением». Бежим.
Я удержал ее, прислушиваясь. Какой-то шум, обрывки звуков. Больше я ничего не уловил.
— Что ты?
— Тсс.
Теперь точно. Я слышал шаги. И еще голос. Я потащил девчонку за угол.
— Ты что?
— Тихо, молчи, — я ладонью зажал ей рот и вовремя. На крыльцо выползла тень.
— Рембо. Ты? Рембо.
Я узнал голос Андрея и прижался к стене. Света медленно присела, упираясь коленкой в стену.
— И что?
Этот голос был низкий и с хрипотцой — голос Матвея.
— Может собака-пария приходила?
— А по-человечески ты сказать не можешь. Умник.
— Бездомная собака. Или ветер, — в голосе Андрея слышалось раздражение.
— Ладно, пошли, сейчас закончим, раз вчера не успели.
— Раз дверь раскрыта, значит ее кто-то раскрыл.
Я надеялся, очень надеялся, что они не заметили мои пустые нары. Светка почти не дышала, прижавшись к стене.
Андрей достал из кармана трико ключ и присел. Под крыльцом, оказывается, была дверь с внутренним замком.
— Денежки, они счет любят, — говорил Матвей, переминаясь, и я услышал его зевок. — А я разоспался, понимаешь.
— Да и я тоже. Случайно от скрипа проснулся.
— Братва вся на месте.
— Да ветер, наверное. Я сначала подумал, что — Рембо.
— Волк твой в загуле.
— К утру явится.
Дверь открылась, и они с корточек спустились в невидимое помещение. Я стоял, напряженно прислушиваясь. Под крыльцом все стихло. Только длинная мрачная тень горбилась в том месте, где только что стояли двое мужиков.
— Быстро, Свет, к себе, бегом, — я шептал ей в ухо, но мне казалось, что меня слышат все деревья в лесу. — Только тихо, а то тебя по частям в реке утопят.
Светка сначала обмерла, но я ее подтолкнул, и девчонка сорвалась с места. Эта румяная пышка двигалась быстро и тихо, когда хотела этого. Но все равно, я расслабился только тогда, когда она растворилась в темноте. Теперь я мог подумать и о себе. Входная дверь оставалась открытой, я видел это и понимал, что должен попасть в дом до того, как эти апостолы вернутся на свои родные нары. Если моя постель будет пустой в этот момент, все, мне конец. Но деревянный настил очень хорошо проводит звук, а идти мне надо было прямо над их головами. Тогда я сел на землю и принялся разуваться. Мои туфли давно уже развалились и выглядели ужасно, но это была моя единственная обувь. Я взял их в руки и, осторожно ступая по обледеневшей земле, двинулся вперед. Вот я остановился около крыльца. Все было тихо и сонно. Сердце мое колотилось где-то в горле, и я едва не задыхался от этого.
Светка напугалась, потому что напугался я, но я-то знал, с кем имею дело. Руки и ноги мои дрожали. Один звук, неосторожность или просто прихоть судьбы, и все эти апостолы с Рембо во главе кинуться на меня, чтобы убить: садистски и яростно, а может медленно и со смаком, теша свои блатные наклонности. Меня оплюют, обоссут на очередной оргии, а я буду подыхать в их дерьме, как раздавленный червяк.
Я хотел жить. Тихо, дрожа и задыхаясь, поднял ногу на настил, потом присел и, навалившись, поставил рядом другую. Тишина. Я осторожно, почти не дыша, встал, согнувшись больше от напряжения, чем от необходимости. Доски даже не скрипнули. А я стоял и не смел сделать ни шагу. Со своего места видел свет, выбивающийся с другой стороны крыльца. Там горела электрическая лампа. Внизу было тихо.
И я сделал один шаг, замер, прислушиваясь, и сделал второй. При этом ступал только на пальцы, не на всю ступню, казалось, что так получается тише. С низу не доносилось ни звука.
Я продолжал передвигаться теперь уже значительно смелее.
И я дошел, упал на свои нары напротив окна и тут же замер, ожидая. Но все было тихо. Я успокоился и даже осмелился сесть в постели, чтобы раздеться.
Тут раздался щелчок и в комнате зажегся свет. Я, совершенно не думая, зажмурился, ослепленный. У входа стояли оба: и Андрей, и Матвей, и смотрели на меня удивленно и вместе с тем в напряжении.
— Ты чего не щемишь?
У меня в руках был бушлат.
— Куда собрался? — голос Андрея казался более доброжелательным.
Дальше молчать было опасно.
— Да в туалет, — выдавил я каким-то севшим чужим голосом.
— Ну так иди, а то обоссышься.
Дрожащими руками, едва попадая в рукава, я одел свой многострадальный бушлат, принялся обувать туфли. Бросив это дело на половине, я вскочил, сминая задники. Не зашнуровываясь, бросился к двери, хромая на обе ноги.
Матвей потягивался перед своими нарами, стоя спиной к окну, а Андрей смотрел вниз, на мои туфли и от этого взгляда я несколько раз споткнулся, пока пересекал комнату.
Спокойно я вздохнул только в темноте за дверью. И тут почувствовал реальную тяжесть в мочевом пузыре. Что ж, по-любому, должен был отправиться в деревянный туалет в стороне от построек и отбыть там положенное время.
И там, в темноте, застегнув штаны, я стал ощупывать свои туфли, не понимая, что так пристально разглядывал Андрей. Все было в порядке, и даже свежая грязь не прилипла к подошвам. Решив не зашнуровываться и делая полусонное лицо, я поплелся назад, теперь не торопясь и лениво волоча ноги.
Когда я вернулся, лампа еще горела в доме, но все уже лежали и мирно спали.
— Туши свет, — сказал Андрей, и я, стараясь не глядеть в его сторону, нажал на выключатель.
Темнота принесла облегчение, и я, стараясь не особенно шуметь, побрел к своей постели.
На следующий день, едва рассвело, Андрей окликнул одного из апостолов. Тот только что встал и голос его звучал еще сонно. Я полночи проворочался в постели и, толком не проснувшись, лежал с закрытыми глазами и слушал, как соседи по нарам смачно зевают и потягиваются.
— Гена, повезешь сегодня «утешение» на фазенду. Возьми и Сергея, он будет помогать Вити.
