Волк устал стоять только на задних лапах, оттолкнулся от дерева и встал на все четыре. Он обежал дерево кругом, сел под тем суком, где я сидел и стал ждать, потом шумно зевнул и улегся, то поглядывая на меня и настораживая уши, то кладя голову на лапы. Я осмелел, осторожно поднялся и вскарабкался выше, присмотрев там удобное утолщение в стволе, образованное двумя толстыми ветвями, сросшимися у основания. Волка как подбросило. Он вскочил, забегал, закружился, прыгая и лязгая зубами, но я его уже не боялся. Ощупав облюбованное местечко и убедившись, что тут можно устроиться, я забрался на него и сел, прислонившись спиной к стволу. С обоих сторон от меня росли тонкие ветви, словно для того, чтобы стать подлокотниками. Сам ствол изгибался так, что я мог вытянуть ноги, полулежа, как в кресле. Даже уснув, я не рисковал свалиться.
Устроившись и поджав замерзшие ноги, я осмелел до того, что чуть наклонился вниз и позвал:
— Рембо, Рембо.
Волк внизу зарычал и завертелся от ярости.
— Спокойной ночи, Сталлоне, — пожелал ему и услышал, как внизу он щелкнул зубами.
Сон вскоре сморил, да я и не пытался сопротивляться. Я только старался крепче держаться за ветви и прижимать разутую ногу ближе к бедру, укутывая ее полой бушлата. И все равно продрог. Сон, без сновидений, был сплошной чернотой, к утру же зуб на зуб не попадал и все равно я не мог поднять отяжелевшие веки. Ресницы слиплись, тело затекло, ноги замерзли и онемели. Я едва мог пошевелиться, чтобы сменить позу и поднять руки к лицу. Кожу свело, и она сделалась пергаментной. Я долго тер лицо и веки, чтобы немного прийти в себя.
И еще протирая глаза, я вспомнил про волка и посмотрел вниз, удивляясь, что до сих пор он не проявил никаких признаков жизни. Рембо внизу не было. Я с остервенением протер глаза, словно подернутые пленкой — результат тот же. Волка не было. Я потянулся, сломал молодую ветвь и бросил вниз, делая губами чмокающий звук. Рембо это был или нет, но он ушел со своего поста. Довольный, я потянулся всем телом.
Солнце уже поднялось высоко, небо затягивали тучи с сизыми краями, погода начинала портиться.
Я согнулся, продвигаясь к краю, крепко схватился за толстый сук и, соскользнув со ствола, на секунду повис на нем, болтая в воздухе ногами. Потом я разжал руки и спрыгнул вниз. Из-за того, что тело мое одеревенело, я не смог сгруппироваться и неуклюже свалился на бок, со стоном вытягиваясь на земле и пытаясь овладеть по очереди всеми частями своего тела.
Я то и дело придерживал руками оттопырившейся бушлат, хотя денежные мешки приросли ко мне и пустили под кожей корни. Мои денежные мешочки. Я чувствовал к ним такую нежность.
Пока я барахтался на земле, в кустах что-то зашевелилось. Я тут же замер и насторожился. Но все затихло, и сколько я не всматривался со страхом в черные сучья, ничего там не увидел. Наконец я поднялся, поводя руками и плечами, разминая и растирая сведенные ноги. Иглы в мышцах, это было то немногое, с чем я справился легко. Слегка размявшись, я дошел до ручья и хорошенько умылся, стряхнул грязь с волос и ледяной водой вымыл ноги. Потом разодрал подкладку у бушлата и из ваты и ткани сделал что-то воде теплой портянки для босой ноги.
Желтые волчьи глаза мерещились мне повсюду. Поднявшись, я все-таки обошел те кусты. Разглядывая смерзшуюся за ночь землю, обошел и мое дерево. Но, то ли я был плохой следопыт, то ли следы и вправду исчезли, но я ничего не увидел. Сплюнув под ноги, я пошел своей дорогой, нет-нет, да и поглядывая на солнце, чтобы сориентироваться. Шел я долго, спотыкаясь на кочках и цепляя ногами валежник, пока наконец сквозь просвет в ветвях не увидел грунтованную дорогу. Ну что же, грунт все же лучше лесной тропинки, а дорога куда-нибудь да приведет. Рассуждая так, я пошел по ней размашистым шагом хорошо позавтракавшего человека. Хотя в моем желудке уже давно играли все трубы мира. Как я жалел, что не взял с собой даже сухаря.
Шел я быстро. Хорошо притертая галька даже не перекатывалась под ногами. И еще в лесу, видя перед собой только стволы, да голые сучья, услышал шум большой дороги. Вот пророкотала «Ява», прогрохотал «КАМАЗ», выстрелил выхлоп, все это я ясно слышал в лесной тиши, и эхо усиливало и умножало звуки. Я прибавил шагу и наконец побежал, а лес скрипел над головой сухими ветками. Когда я увидел сквозь редкие заросли дорогу, она была пустынна, и оставалась пустынной, когда взбежал по насыпи. Чтобы легче было идти, перешагнул через бордюр. Босая нога совсем заледенела, и я убеждал себя, что успею добраться до жилья раньше, чем схвачу воспаление почек.
Я прошел совсем немного, потом услышал за спиной звук легковой машины и остановился, оборачиваясь. «Лада-Веста» бежевого цвета с тонированными стеклами догоняла меня на полной скорости. Силы моя кончались, нога болела, и я наудачу поднял руку, делая знак остановиться. Вид у меня был не самый респектабельный, и ни один нормальный водитель в жизни не остановился бы. Я бы сам даже не затормозил.
Но «Лада-Веста» метров за 200 стала сбрасывать скорость и, мягко обогнав меня, съехала к бордюру. Не веря себе, я бросился к машине.
— Спасибо, друг. Век буду должником, подкинь до центра.
— Садись.
Я отпер уже заднюю дверцу, собираясь сесть, когда взглянул на переднее сидение. Григорий Фомич мрачно смотрел на меня из-под кустистых бровей.
— Сел и не пялься, — глухо приказал он.
Я хлопнул дверцей и бросился прочь. Пробежав по дороге, я перемахнул через бордюр и одним прыжком слетел с насыпи.
— Назад, козел, пришибу, — заорал Фомич вслед.
Но я несся уже к подлеску, и мат сзади только подгонял меня.
Крики позади смолкли, выстрелов тоже было не слышно, и я на бегу обернулся. В тот момент, режущий по нервам звук пронесся у меня над ухом. Фомич застыл с автоматическим пистолетом в руке, один его глаз стал щелкой, другой скрылся в морщинистой гадкой гримасе. Этот старый пердун сам себя считал крутым киллером, но я почему-то даже не испугался в тот момент, рассуждая про себя так, будто на меня наставили фотоаппарат. Все во мне словно замедлилось и отупело. Я почему-то остановился, глядя, как он перекосился от натуги. Руки его, классически сжимавшие рукоятку, вздрогнули, и он переступил от отдачи. Звука пули я не услышал, неторопливо повернулся и побежал прочь. Я до сих пор не пойму причину той внутренней заторможенности — может быть сработала какая-то защита от панического страха.
Я бежал по лесу, чувствуя босой ногой каждую кочку. Строй деревьев скрывал меня от Фомича, и я больше не оглядывался на бегу. Куда бежал, я даже не думал, поздний страх гнал и гнал меня, пока были силы. Но вот пришлось перейти на шаг. Легкие мои судорожно сжимались, рот ловил и ловил пьяный осенний воздух и не чувствовал его. И тут меня с силой толкнули в спину. Кто-то упал на меня, уперев в лопатки подобие негнущейся стали и засопел в ухо. «Волк», пронеслось в моем мозгу, и я застыл на ледяной земле, чувствуя, как проклятые денежные мешки врезаются прямо в ребра.
— Молоток, Рембо, держи его.
