Выйдя на крыльцо и придерживая матрац одной рукой, я направился к канистре с застывшим рядом часовым. Было бы неплохо, конечно, если бы он понес бензин, но я не стал экспериментировать.
— Веди, Сусанин, дорогу назад к нашим найдешь?
— Ага. А ты что, командир, спать собрался?
Живучий юмор у человечества.
— Вперед. Там разберемся.
Какой мне было сейчас красться. Я перся, как танк, напролом. Окна деревянных домиков, смотревшие в эту сторону, оставались темными. Только бы у кого-нибудь там не было бессонницы, думал я, стараясь ни на что не налететь и ни за что не зацепиться. Но даже не споткнулся, шел на шестом чувстве, следя лишь, чтобы держаться за своим напарником.
Ни тогда, ни позже, не пришло в голову, что не знаю имен, ни его, ни других товарищей по несчастью. Но я не нуждался в этом. Было ли в отношении к ним чувство превосходства, или сам был слишком занят исполнением плана, не знаю, но я даже не пытался смотреть на них, как на людей.
Я брел за своим поводырем и уже думал, не сбились ли мы с пути, когда перед носом взлетела от ветра голая ветка. Еще пара шагов, и начнется в лес. Черные тени в развеваемых на ветру балахонах шагнули ко мне из-за деревьев. И тут между моими ногами попала хворостина, и я рухнул, подминая под себя матрац, а канистра тяжело упала в сторону. Слегка обалделый, я стал подниматься, ожидая услышать хохот. Но нет. Сзади меня поддерживали, спереди ко мне тянулись руки.
— Что же ты так неосторожно, господи.
— Вставай, командир, не ушибся?
Я рывком вскочил на ноги. Из чистого самолюбия я должен был сейчас начать командовать.
— Чего встали, разойдись. Быстро. Ищите мне палки, большие толстые. Да живее, мать вашу.
Заматерился я, конечно, напрасно. Они, бедолаги, повернулись ко мне спинами, и пошли, ссутулившись и покачивая головами, и ветер продолжал раздувать их куртки, на которых не хватало клепок или была сломана молния. Наверное, их тщедушные тела сильно мерзли на ветру. Но они даже не пытались хоть как-то запахнуться, словно не чувствовали этого.
Они исчезли надолго. Я был уверен, что прошел час, вся ночь, год. Но тьма оставалась непроглядной, ветер сметал с пути мелкий хворост и стучал ветвями.
— Готово, командир.
— Вот, принимай работу.
И к моим ногам стали падать сучья. Я хватал их, обламывал мелкие ветки и бросал в сторону. Глядя на меня, они тоже стали очищать палки, только у них это плохо получалось. Скоро у меня уже было готово штук 20 палок для факелов. И я стал разрывать обшивку матраца и таскать оттуда вату.
— Наматывайте на палки, — велел я, а сам стал отрывать куски материи от чехла матраца и делать из них обмотки поверх ваты, чтобы она не скоро сгорела. Наконец все было готово. Я обмакнул готовые факелы в бензин и раздал готовые факелы мужикам.
— Слушайте меня. Сейчас мы пойдем к тому дому, где спит Красноглазый. Я открою дверь и забегу туда. Как только я начну стрелять, вы разбиваете стекла и бросаете туда горящие факелы.
— А как мы их подожжем?
— У меня есть зажигалка.
Не помню, говорил ли я, что нашел в кармане джинсов зажигалку. Тут я ее вынул и протянул ближайшему ко мне мужику. Тот взял и стал рассматривать ее, вертя в руках.
— Не потеряй. Спрячь лучше в карман.
— А они у меня дырявые. Не бойся, командир, я ее в кулаке сожму.
— Пошли.
Я не боялся. У меня даже сердце не забивалось. Я просто торопился, спешил, и мужики спешили за мной. Я все время слышал, как они сопят за спиной.
У самой коммуны мы замедлили шаг и пригнулись. А когда подошли к дому апостолов, я шепнул:
— На каждое окно по четверо.
— Замётано, командир.
Я свернул к двери. Подождав для верности подольше, я взялся за ручку. Но дверь была заперта. Единственная дверь в коммуне, запертая изнутри, и именно нужная мне дверь! Я с силой рванул ее, потом опомнился и, спрыгнув с крыльца, прыжками бросился к тому окну, ближе к которому сидела Настя.
Мужики удивленно смотрели на меня, но я спешил. С разбега прыгнув на завалинку, я заглянул сквозь стекло. Тускло- тускло горела настольная лампа и в ее свете Настя склонилась над своей огромной сумкой.
— Мужики, все по-прежнему, — пробормотал я. — Я пошел.
— С богом.
Я кивнул, поднял локоть и с силой ударил им по стеклу. Еще со звоном сыпались осколки, когда я прыгнул в комнату. По бокам от меня высились нары, справа, на первом ярусе от меня сидела Настя. Она обернулась ко мне, но мне некогда было даже взглянуть на нее. Я быстро выхватил из кармана оружие, сдернул предохранитель и стал стрелять по нарам, на которых угадывались просыпающиеся апостолы. Я почти что не целился. Я видел, что в темноте чье-то тело скатилось вниз в надежде укрыться.
И тут выстрелили сбоку от меня. Пуля просвистела над самым ухом, и у меня сразу предательски заныл зуб.
— Сережа!
Я обернулся. Настя, маленькая, только что родившая, рвала кверху руку Андрея с зажатым в ней пистолетом. Бедра их касались, и Андрей коленом старался придержать ее ноги. Пистолет вздрагивал и блестел в слабом свете серебристым покрытием. Настя с неожиданной силой рвала его вверх, а Андрей другой рукой старался разжать ее цепкие кисти. Я повернулся к ним почти вплотную. Стрелять я боялся.
И именно в это время из разбиваемых окон, сквозь звенящие стекла посыпались горящие факелы. Они немного запоздали, но все получилось, как нельзя лучше. Андрей ослабил сопротивление, Настя инстинктивно оставила его и отстранилась, и тут я бросился к ним, пряча оружие в карман. Я сумел схватить его за руку, сжимающую пистолет и за воротник рубашки, прежде чем он обернулся ко мне, но это мне мало помогло. Что-то он сделал такое, ударяя мне под коленки и тут же проводя бросок, что я, несмотря на силу хватки, разжал руки и пролетел на середину комнаты, как раз туда, где разгорался огонь.
А через разбитые окна переваливались мои спартанцы. Они и апостолы тут же сцеплялись клубками и катились прями по горящим половицам. Дым и жар уже наполнили комнату. Я вскочил, как мог быстро, огонь все же успел лизнуть мою заросшую щетиной щеку, и от меня сразу завоняло паленым цыпленком. На всякий случай проведя рукой по волосам, не загорелись ли, я бросился назад и увидел, что Андрей, таща одной рукой Настю, а другой рукой перекидывая через плечо большую сумку с ребенком, переступил уже порог.
Я рванулся за ним. Передо мной неожиданно возник рыжий апостол, размахивая кулаком для удара. Я не стал даже уклоняться, а сунул руку в карман, нащупал рукоять моего пистолета и тут же, не доставая его, выстрелил прямо так, через карман. Я это сделал от спешки, не думая, но к моему удивлению, теплая клетчатая рубашка рыжего апостола задымилась чуть выше брючного пояса, намокла и побагровела. Он удивленно отступил, немного согнулся и схватился руками за живот. Гримаса боли исказила его лицо, но я уже пятился к двери, словно боясь повернуться к нему спиной. Огонь разгорался, а апостолы и мои спартаковцы дрались между собой, как бродячие псы.
