— Мы заблудились в лесу, и у моей жены начались роды.
— Я закончила медучилище, потом курсы. Он помогал мне.
— Ну, вы заговорили меня. Прямо и не знаю, что с вами делать.
А я знал. Я достал смятые баксы, которые все это время нервно теребил и положил ей в карман, надеясь только, что там достаточно крупные купюры. Привычная к такому повороту, женщина даже и не шелохнулась, задумчиво разглядывая в это время сумку.
— Оригинально придумали, — наконец молвила она, когда я отступил. — Ему хоть удобно?
Настя молча кивнула.
— Идите за мной. А папаша может отправляться домой. А утром приходите, скажем, какие лекарства будут нужны.
И она, пропустив вперед себя Настю с ее огромной сумкой, медленно и старательно заперла дверь.
Я остался один на крыльце, освещенном слабой лампой.
Дальше все пошло совсем уж просто. Я оставил «Яву» позади своего дома и тихонько перелез через забор. Собаки у нас не было уже давно. Мать спала за закрытыми ставнями и крепко запертой дверью. Дом стоял мрачный, весь в черных колеблющихся тенях, а деревья скрипели и качались под ветром, и сухая ветвь старой груши мерно стучала по крыше сарая. В этом сарае при отце было что-то вроде мастерской с кучей инструментов, и даже самодельный сварочный аппарат имелся. Потом отец умер, а перестройка и демократизация заставили все это богатство продать. Сарай опустел, крыша прогнила, все превратилось в развалины. Но именно это мне было нужно сейчас. Открыв дверь, запертую на щеколду только по названию, я быстро скользнул вовнутрь и закрыл дверь на крюк, чтобы не скрипела под ветром.
В углу сарая стоял заступ. Я пошел туда. Знакомые с детства запахи сырости, древесины окружили меня, и сердце почему-то защемило. В дощатых стенах были щели, в них дуло. Там, снаружи гудело, стучало и выло, но тогда это было мне на руку. Схватив заступ, я стал бить им утрамбованный пол. Денежный мешок за пазухой стукал меня по груди и животу и грозил вывалиться. Я расстегнул куртку и, вынув его, небрежно бросил на пол. Следом полетела и джинсовая куртка. Я стер с лица пот и снова взялся за заступ. Хорош я был в ту минуту: грязный, со спутанными волосами, черт знает в какой драной рубашке и в дорогах джинсах и туфлях.
Яму я выкопал не глубокую только-только положить мешок и сверху присыпать землей. Это место я старательно утоптал, и приставил к земле заступ.
— Все, — вслух сказал я, надевая куртку.
Но оставалось еще одно дело. Тихо заперев за собой сарай и перебравшись через забор, я взял «Яву». И тут хлынул дождь. О, господи, что это был за ливень. Я даже не помню, чтобы у нас осенью так лило. Осенний дождь — он мелкий, нудный и промозглый. А этот больно хлестал тяжелыми струями прямо в лицо, и мне хотелось бежать от него домой, в родную маленькую комнату, а лучше — в кухню, к маминым пирогам.
С остервенением я завел мотор. Пригнув голову и набычившись, чтобы уберечься от ливня, я помчался по мокрому асфальту.
Бар «Корина» работал всю ночь, но, как и боялся, в эту пору он оказался закрыт: ведь дело близилось к утру. Боря Савин жил тут же, в задней комнате, и я безжалостно звонил и звонил в запертую дверь, пока не разбудил его.
Боря мой старый добрый друг, но в четыре часа ночи об этом как-то не думаешь. Изо всего, что он мне сказал тогда через закрытую дверь, на бумаге можно было увековечить только одно слово: Зачем? Я понимаю, белый лист, конечно, не покраснеет, но так уж меня воспитала мама. При ней я не матерился даже в подростковом возрасте и уж тем более не собираюсь делать этого теперь, записывая это хотя бы в укороченном виде. Я же не Чингиз Айтматов, которого нам пихали в школе. Мат я проглотил и, втолкнув заспанного владельца бара внутрь, сам шагнул за порог и закрыл дверь.
— Что тебе надо, прохвост? — наконец выдавил из себя обескураженный такой наглостью Борис. Он замолчал и привалился к стене.
— Во-первых — телефон.
— А во-вторых?
— Пожрать и попить тоже.
— Проходи.
Это уже звучало мирно. Парень окончательно проснулся и стал благодушнее. Он действовал, как настоящий бармен: собирал мне на тарелку горку гамбургеров. Он вообще не природный россиянин, а из Азии. Сумел заработать на квартиру, а потом продал ее, купил недостроенный магазинчик, сам отштукатурил, покрасил и устроил там бар, а жить стал в задней комнате, чтобы не нанимать помощника. Одно время, правда, я помогал ему, но этот момент прошел, и мы расстались друзьями.
Теперь же, слушая мирное позвякивание тарелок и стаканов, я бросился к телефону.
— Междугородка, — крикнул я ему, хватая трубку. — Я заплачу.
— Только не болтай много, — ответил он и уже совсем тихо пробурчал: — От тебя дождешься.
Я набирал код и потому не ответил, да и что отвечать: кто сейчас не пользуется случаем, чтобы хоть немного кинуть ближнего. С последней цифрой в трубке звякнуло и раздались призывные гудки.
— Да, слушаю.
Словно там и не спали.
— Алло. Это квартира Головиных?
— Серега? Ты что ли? Ночью…
— Слушай, братан, я звоню не от себя. Я нашел твою Светку. Алло.
— Где?
Я мог тогда представить себе выражение лица Сашки: в трубку сопели, он, наверное, был сам не свой.
— Тут, не очень далеко. Коммуна у них или не знаю, что.
— Ты где, черт тебя дери.
— Ты же на колесах? Давай, приезжай, — я на секунду задумался, — на пятый километр по шоссе Энтузиастов.
— От тебя?
У парня, не смотря на ночь и полную неожиданность, голова варила.
— Да, — я слегка смешался.
— Буду через сорок минут. Выезжаю прямо сейчас.
— Хорошо. Я тоже.
Я положил трубку. А дождь лил и лил за окном, правда, не такими уже струями, но крупными тяжелыми каплями, нудный, заунывный и холодный осенний дождь.
Мне не пришлось ждать Сашку. На «Яве» я не мог как следует разогнаться по мокрому асфальту и, когда подъехал, то увидел Сашкин «Рафик» на обочине. Сам Сашка сидел в салоне и нетерпеливо смотрел, как я подъезжаю. Он отпер дверцу, едва мой мотоцикл развернулся.
— Куда ехать?
Я заглушил мотор и оперся на ноги.
— Давай, я сначала тебе все расскажу.
— Входи скорее.
На мне поверх джинсовой куртки был дождевик с поднятым капюшоном, который мне одолжил по доброте своей Борька, но я все равно промок и даже веки мои отяжелели от дождя. Я быстро поставил мотоцикл на упор и залез в микроавтобус, отряхиваясь и отфыркиваясь, потому что капли попали мне в нос.
— Что так хило одет? — спросил, пропуская меня, Сашка, без особой, однако, заботы.
— И за это спасибо, — буркнул я и, оглядываясь, где присесть, увидел двух незнакомых парней.
